Франсин Риверс - Эхо во тьме

Феба заметила, как Хадасса замерла на месте, как ее маленькая рука сжала этот свиток. Она прониклась к ней состраданием.

— Мне хочется надеяться, что ты останешься, — тихо сказала она, — но я знаю — что бы ты ни делала, ты поступишь по Божьей воле.

— Спасибо тебе, моя госпожа.

— Ты, наверное, голодна, как и я, — оживленно заговорила Феба, украдкой смахивая слезы. Преломив хлеб, она дала половину Хадассе.

Хадасса обмакнула хлеб в вино, которое Феба налила для нее. Чтобы есть и пить, не открывая лица, она слегка придерживала свое покрывало.

Ели они в дружеском молчании.

— Марк хотел присоединиться к нам, но решил сам заняться приготовлением Юлии к погребению, — сказала Феба.

— Я приготовлю ее…

— Не нужно, моя дорогая. Там все в порядке. Юлий и Лавиния все сделают, — сказала Феба. — Ты должна отдохнуть. Ты свой труд исполнила, Хадасса. Юлия с Господом. — Она протянула к ней руку. — Пожалуйста, просто посиди со мной. Сядь на диван, как если бы ты навестила своего близкого друга. Ты для меня действительно друг. — «И не только, — сказало Фебе ее сердце. — Ты ведь считаешь ее своей дочерью. — Я буду очень рада, если ты останешься здесь на какое-то время. — О Господи, пусть она останется здесь навсегда.

Хадасса послушалась и опустилась на диван, облегченно вздохнув, когда ей удалось расслабить больную ногу. Поев, она стала бороться со сном и пыталась слушать, как Феба рассказывала ей о Юлии. Веки отяжелели.

— Это был долгий и тяжелый период, — сказала Феба. Она встала, смела со стола хлебные крошки и положила на перила, чтобы покормить голубей. Какая-то пичужка, сидевшая поодаль, тут же подскочила ближе. Судя по оперению, это была воробьиха. Очарованная увиденным, Феба протянула к ней руку, но та быстро вспорхнула, сев неподалеку, на виноградной лозе.

Феба подумала, не поступит ли так же и Хадасса, — не упорхнет ли из этого дома. Феба оглянулась на нее. Хадасса полулежала на диване и не двигалась, и Феба поняла, что она спит. Улыбнувшись, она подошла к ней, наклонилась и поцеловала ее в лоб. Отец Небесный, я уже отдала Тебе одну мою дочь. Молю Тебя о том, чтобы эта дочь осталась со мной.

Услышав шаги Марка, Феба выпрямилась. Когда он вошел, она увидела его лицо и быстро подняла палец к губам, после чего увела его в коридор, под аркаду.

— Я хочу поговорить с ней.

— Пусть она поспит, Марк.

— Я не могу ждать!

— У нее не хватит на это сил. Лавиния сказала, что она постилась с тех пор, как Юлия впала в кому, и ты прекрасно знаешь, сколько времени она просидела рядом с Юлией, не отходя от нее.

— Я все равно поговорю с ней.

— Потом. Не сейчас, когда ты такой уставший и сердитый.

Марк вздохнул, поняв, что в ее словах есть резон.

— Почему она ничего мне не говорила, мама? — сказал он, и в его голосе слышалось страдание. — Она здесь уже не один месяц. Я сидел с ней в этом алькове. У нее столько раз была возможность все сказать мне. Почему она молчала?

— Значит, она чувствовала, что ей необходимо молчать, иначе у нее ничего бы не получилось.

— По-твоему, она думала, что я ей чем-то угрожаю?

— Как она могла подумать такое?

— А тот араб, который ей помогал, именно так и думал. Наверняка она считает, что я тоже виноват в том, что она оказалась на арене. Ясно, что она не доверяла мне.

— Может быть, у нее были на то причины?

— Я просил ее стать моей женой!

— И ушел от нее в гневе, когда она тебе отказала, — деликатно напомнила ему Феба.

— Я уже не тот ветреный мальчик, которым был когда-то.

— Тогда и не веди себя так, Марк, — сказала Феба уже тверже. — Думай в первую очередь о ее нуждах, а не о своих.

Марк провел рукой по волосам и разочарованно отвернулся. Он вспомнил, с каким холодным презрением смотрел на него Рашид. Он помнил все, что рассказал ему Александр о тех месяцах, когда Хадасса страдала от ран, виновником которых оба считали именно его. Ни Александр, ни Рашид не сомневались в этом. Кто еще мог навести их на подобные мысли, если не Хадасса?

— Она наверняка считает, что я хотел ее смерти так же, как и Юлия.

— Думаю, что все не так сложно, как тебе кажется. Причина совсем в другом.

— В чем?

— Не знаю, Марк. Я только подумала. — Феба увидела, какие чувства овладели Марком. — Ты помнишь, как Хадасса впервые появилась у нас? Какой она была несчастной, худосочной, с большущими глазами, стрижеными волосами. Ты еще сказал, что она такая страшная, и с тобой согласились Юлия и отец. И я не знала тогда, что в ней было такого, но мне показалось, что она будет прекрасной помощницей для Юлии. Я просто это поняла. Теперь я знаю, что Бог трудится в нашей жизни даже до того, как мы начинаем в Него верить. Он знает планы относительно каждого из нас и в Свое время осуществляет их.

Она подошла к сыну и в знак утешения положила свою ладонь на его руку.

— Я верю, что в ней живет Иисус, Марк. Твой отец поверил в Господа в конце своей жизни. Ты уехал, чтобы проклясть Бога за то, что Он взял ее жизнь, а вернулся, прославляя Его. И Юлия, наша непокорная любимая Юлия, которая до последнего момента упрямилась, теперь пребывает с Господом. Каждый из нас познал Христа, потому что мы увидели Его в жизни Хадассы. Она была для нас Божьим даром.

— Я знаю это, мама. — Даже когда Марк был уверен в том, что ее нет в живых, ему казалось, что Хадасса наполняет сам воздух, которым он дышит. — Я люблю ее, — хрипло произнес он.

— И я тоже. — Феба сжала его руку в своей. — И если мы любим ее, значит, мы будем относиться к ней с той же заботой и чуткостью, с какой она всегда относилась к нам. — Феба замолчала, понимая, что то, что она скажет в следующую минуту, окажется для сына неожиданным. — Я даровала ей свободу.

Марк резко повернулся к ней.

— В письменном виде? — тревожно спросил он.

— Конечно.

Он взглянул на Хадассу и увидел небольшой свиток, упавший на мраморный пол.

— Ты не имела на это права, мама! — сердито произнес он, испытывая необъяснимый страх.

— Ты не хочешь, чтобы она была свободной?

— Не сейчас.

Феба все понимала.

— Да, понимаю. Она не может быть свободной до тех пор, пока не ответит на твои вопросы и не согласится с теми требованиями, которые ты на нее возложишь.

— Ты считаешь, что я такой черствый?

— Временами ты просто бездушный человек, — грустно сказала Феба. — Извини, если это тебя обижает. Я просто сделала то, чего не могла не сделать, Марк.

— Сейчас этот документ стоит не дороже того пергамента, на котором он написан, — сказал Марк тоном, каким он разговаривал с деловыми партнерами при заключении сделок. — Потому что на нем нет моей подписи. Официально Хадасса является моей собственностью, а не твоей.