— Отнюдь нет, — возразил дю Плесси, — и это лишнее доказательство недовольства короля. Этой чести меня лишили всего несколько минут тому назад!
Крики маркиза привлекли в коридор постояльцев соседних комнат.
— Ваша супруга права, маркиз, — вмешался герцог де Грамон, — вы напрасно огорчаетесь. Ведь Его Величество лично сообщил вам, что просит отказаться сегодня вечером от «подсвечника», потому что ОН желает удостоить этой чести герцога Бульонского, которому пришлось во время ужина уступить свои почетные обязанности монсеньору принцу.
— Но «ДЛЯ»? Почему здесь не написано «ДЛЯ»? — закричал Филипп, снова принимаясь отчаянно колотить по двери. — Из-за какой-то бабы я могу лишиться королевской милости!
— Разве это я виновата, что тут не написали вашего проклятого «ДЛЯ»? — в свою очередь вспылила Анжелика, в которой поднялась ответная волна злости.
— Вы прогневили короля тем, что игнорировали его приглашения и вывели Его Величество из себя своими несвоевременными появлениями…
Анжелика чуть не задохнулась от возмущения.
— И вы еще осмеливаетесь попрекать меня! Да ведь именно вы… Где мои кареты, где мои лошади? Я ничего не нашла…
— Достаточно, — холодно произнес Филипп.
Он занес руку. Анжелика почувствовала, как что-то взорвалось у нее в голове, пламя свечей на секунду померкло. Она поднесла руку к щеке.
— Ну-ну! Маркиз, — вновь вступился герцог де Грамон, — не будьте таким жестоким.
Анжелика никогда не подвергалась подобному унижению. Пощечина! На глазах у слуг и придворных, пощечина, полученная во время отвратительной, непристойной семейной сцены.
Краска стыда залила ее лицо, в голове вертелась лишь одна мысль: исчезнуть, оставить Версаль — да что там Версаль, покинуть Париж! Анжелика позвала Жавотту и Флипо. Слуги вышли из комнаты как прибитые. Флипо нес сундучок со всякими мелочами хозяйки, Жавотта держала плащ.
— Правильно, — сказал Филипп, — идите и ложитесь спать, где хотите и с кем хотите.
— Маркиз! Маркиз! Не будьте таким грубым, — еще раз вмешался герцог де Грамон.
— Монсеньор, «всяк хозяин в своем доме», — возразил вспыльчивый маркиз, захлопывая дверь перед носом придворных.
Анжелика пошла сквозь разношерстную толпу под фальшивые вздохи сожаления и иронические улыбки. Внезапно ее остановила чья-то рука, высунувшаяся из-за двери соседней комнаты.
— Мадам, — сказал маркиз де Лавальер, — в Версале не сыскать дамы, которая бы не мечтала получить от супруга разрешение, данное вам. Поэтому ловите грубияна на слове и воспользуйтесь моим гостеприимством.
Анжелика резко отстранилась.
— Прошу вас, месье…
Маркиза дю Плесси хотела скрыться, и как можно скорее. Спускаясь по просторным мраморным лестницам, она вытирала слезы досады, выступавшие на глазах.
«Он просто мелочный дурак, который строит из себя вельможу… Дурак! Дурак!»
Но Филипп был опасным дураком, и она собственноручно выковала те цепи, что связали ее с ним, сама предоставила ему грозное право супруга распоряжаться своей женой. Ожесточенный, он жаждал отомстить и не ведал жалости. Анжелика чувствовала, с какой скрытой настойчивостью и с каким наслаждением муж стремится подчинить ее, унизить. Она видела только одну брешь в его доспехах: удивительное чувство, которое Филипп испытывал к королю: не страх и не любовь, но чувство исключительной верности, непоколебимой преданности. Только на этом чувстве и остается сыграть. Нужно превратить короля в союзника, получить от него должность, которая заставит Филиппа смириться с тем, что у нее при дворе есть обязанности. Поставить Филиппа перед выбором: либо вызвать недовольство короля, либо перестать мучить жену. Но найдет ли она свое счастье? То счастье, о котором, несмотря ни на что, она робко грезила в тишине Ньельского леса, когда над белыми башенками ренессансного замка поднималась полная луна… Грезила в их первую брачную ночь… Горькое разочарование! Горькие воспоминания! Она обречена на неудачи.
Анжелика начала даже сомневаться в своей привлекательности и красоте. Когда женщина не чувствует себя любимой, она сама себе не мила. Найдутся ли у нее силы, чтобы продолжить бой, в который она ввязалась? Бывшая Маркиза Ангелов отлично знала собственные слабости и недостатки. Она могла полюбить, но могла и причинить боль. Ослепленная жаждой успеха, одержимая неистовым желанием победить свалившиеся на нее несчастья, она вынудила Филиппа уступить. Она не оставила ему выбора: ему пришлось жениться, чтобы не втоптать в грязь собственное имя и имя отца, вызвав гнев короля. Он предпочел сочетаться с ней браком, но не простил. Анжелика совершила ошибку, когда осквернила источник, из которого они оба могли утолить жажду, и теперь ее протянутая рука вызывала у Филиппа ужас.
Анжелика в унынии смотрела на свои белые руки.
— Какое пятно вы не можете смыть, о очаровательная леди Макбет? — раздался у нее над ухом голос графа де Лозена.
Пегилен склонился к ее ладоням.
— Где кровь ваших преступлений?.. Какие у вас ледяные ручки, красавица моя! Что вы делаете здесь на лестнице, на сквозняке?
— Сама не знаю.
— Вы чувствуете себя одинокой? С такими восхитительными глазами? Это непростительно. Пойдемте ко мне.
Их окружила стайка дам, среди которых находилась и мадам де Монтеспан.
— Мессир де Лозен, мы вас искали. Сжальтесь над нами.
— О, в мое сердце легко заронить зерна жалости. Чем могу быть полезен вам, милые дамы?
— Устройте нас на ночлег. Говорят, король позволил вам построить где-то неподалеку особняк. Для нас не нашлось места во дворце, мы не имеем права даже на каморку в прихожей королевы.
— Но разве вы не фрейлина королевы, как мадам де Рур и мадам д'Артини?
— Так оно и есть, но наши комнаты заняли художники, которые будут расписывать плафоны[18] изображениями Юпитера и Меркурия. Так что нас выгнали вон боги…
— Ну что же, не стоит огорчаться. Я провожу вас в мой особняк.
Они вышли на улицу. Туман становился все плотнее, принося с собой запахи близкого леса.
Лозен позвал лакея с фонарем и повел дам к подножию холма.
— Мы пришли, — граф остановился перед грудой белых камней.
— Пришли? Вы шутите?
— Это мой особняк. Вы правы, король приказал мне его построить, но пока заложен лишь первый камень.
— Вы скверный шутник! — прошипела взбешенная Атенаис де Монтеспан. — Заставили нас промерзнуть до самых костей, пробираясь через строительный мусор…
— Осторожнее, не упадите в яму, — любезно предупредил Пегилен, — здесь перекопали груды земли.
Мадам де Монтеспан повернула назад, ко дворцу. Она то и дело спотыкалась и в конечном счете вывихнула себе лодыжку. Атенаис вновь разразилась проклятиями и осыпала ими графа всю оставшуюся дорогу, используя при этом эпитеты, смутившие даже солдат караульной службы.
Пегилен весело хохотал до тех пор, пока не услышал оклик маркиза де Лавальера, который мимоходом крикнул, что Пегилен опаздывает к «подаче сорочки». Король уже удалился в свои покои, и все дворяне обязаны присутствовать на «вечерней аудиенции», во время которой первый камердинер государя передает ночную сорочку главному камергеру, который лично наденет ее на Его Величество. Граф де Лозен спешно покинул «своих» дам, напоследок сообщив, что он все же готов оказать им гостеприимство и предлагает пройти в его комнату, расположенную «где-то там наверху».
И четыре молодые женщины, за которыми следовала Жавотта, вернулись под крышу дворца, где, по выражению мадам де Монтеспан, было тесно настолько, что «стены трещали».
Немного проплутав, они нашли почетную надпись на маленькой низкой двери:
«ДЛЯ графа Пегилена де Лозена».
— Счастливчик Пегилен! — вздохнула мадам де Монтеспан. — Он валяет дурака, а король по-прежнему благоволит к нему. И все при таком ничтожном росте и такой посредственной мордашке.
— Он компенсирует оба дефекта двумя замечательными качествами, — вступила в разговор мадам де Рур. — Во-первых, острый ум, а во-вторых — не знаю, как он этого добивается, но дама, проведшая с ним ночь, уже никогда сама не променяет графа ни на кого другого.
Того же мнения, безусловно, придерживалась и юная госпожа де Рокелор, которую дамы застали в комнате Пегилена в весьма откровенном виде: служанка только что надела на хозяйку рубашку из линона, расшитую тончайшими кружевами. Рубашка явно предназначалась для того, чтобы не скрывать, но подчеркивать все прелести красавицы. После минутного замешательства мадам де Рокелор взяла себя в руки и любезно объявила, что если мессир де Лозен предложил своим подругам укрыться у него в комнате, то она не вправе отказывать им в гостеприимстве. В столь исключительных обстоятельствах, как ночлег в Версале, следует помогать друг другу.
