— Не говоря уже о диванах и ликере, — кивнув, добавила Блисс. — Может, мы и нагрузили слишком много, но все это такое дорогое.
— Мы поступим гораздо лучше, — предложила Лизетт. — Все будет в порядке, как только один из нас усвоит секреты, как развести хороший костер, а другие научатся готовить.
— Билли мог бы позаботиться об огне, вам не кажется? — спросила Блисс. — Ведь это все-таки мужская обязанность, не так ли? А он мужчина как никак.
— Ей Богу, я этого не знаю, Блисс. Я никогда о нем так не думала, — хихикая, отозвалась Пичес. — А почему бы тебе не проверить, а потом расскажешь всем нам, что ты обнаружила.
— Он должен позаботиться и о буйволах, — пожаловалась Джейд. — Я понимаю, он не может править двумя повозками одновременно, но он мог бы запрягать их для нас утром и распрягать вечером.
Мэвис недоверчиво покачала головой.
— Билли не собирается делать ничего сверх того, что он действительно должен, Джейд. Тебе следовало бы знать это. Мы можем считать, что нам повезло, если от него будет больше пользы, чем помех.
— Что ж, было бы прекрасно, если бы он умел готовить, скажу я вам. Уж вряд ли он окажется худшим поваром, чем Фэнси или я.
— А может, он умеет делать хорошие ровные швы, Джейд. Это тебе подойдет? Тогда мы могли бы заставить его пришить карманы по обеим сторонам покрытия фургона, как нам посоветовала та леди в лавке.
— Кстати, а где этот никчемный ленивец сейчас? — спросила Фэнси, с отвращением глядя на недоваренное мясо.
— Да он снова пошел в город, чтобы в последний раз ощутить вкус цивилизации, — ответила ей Мэвис.
— Как ему повезло! — хмыкнула Лизетт, махнув рукой в сторону потемневшего неба. — Он там хорошо поест, а мы останемся голодными. И у него будет крыша над головой, в то время как мы вымокнем до нитки под дождем.
А, может, мы поставим для себя палатки?
— Только если захотим остаться сухими, — отозвалась Джейд с глубоким вздохом. — Или мы можем все вместе забиться в фургоны, как птицы в гнездо.
— Ох уж эти мужчины! — воскликнула Блисс, подражая интонации Веры. — Почти все они любители поесть и потанцевать!
Мэтт довольно долго скакал на жеребце, пытаясь найти облегчение и избавиться от еле сдерживаемого разочарования, которое в основном было связано с рыжеволосой злючкой, с которой он столкнулся чуть раньше. Сейчас, по возвращении в лагерь, его внимание помимо воли было приковано к стоявшему впереди фургону и шести женщинам, сгрудившимся вокруг него.
Хотя ни одна из них не была одета вызывающе, их наряды были далеки от платьев обыкновенных женщин. Вырезы платьев, плотно облегавших фигуры, были довольно глубокими, а волосы были тщательно причесаны.
У одной дамы локоны были зачесаны на одну сторону, а у некоторых кудряшки красиво обрамляли лицо. Даже на расстоянии Мэтт мог различить подкрашенные губы и подведенные глаза, и он был уверен, что если бы дым от их костра не был таким густым, то он мог бы почувствовать в воздухе запах дешевых духов.
До него доносились их голоса, хотя они говорили слишком тихо, чтобы он мог различить слова. И все же у одной из женщин был явный французский акцент. Другая, к его большому неудовольствию, очень была похожа на Синтию. Из того немногого, что ему удалось заметить, женщина с темными каштановыми волосами и карими глазами занимала среди остальных лидирующее положение.
Хотя Джейд, эта маленькая ирландская девчонка, была среди них не самой красивой, его взгляд возвращался к ней снова и снова. Мэтт пытался убедить себя, что просто она первая, кого он встретил здесь, но в этом жалком объяснении звучала фальшивая нота. Если бы он был до конца честен с самим собой, то признал бы, что наслаждался их встречей, пока не обнаружил, что ее шарм был всего лишь наигранным кокетством, неотъемлемой частью ее ремесла.
Тревожным был тот факт, что он получал слишком много наслаждения от ее внимания — чересчур много для душевного и физического комфорта. К своему удивлению и большой тревоге, его тело инстинктивно отозвалось на ее зов, как у моряка, слишком долго находившегося в плавании, не прислушиваясь к благоразумным предостережениям.
Что ж, понимаю, почему ты должен быть так изумлен, думал он про себя, покачивая головой. После двух лет принудительного воздержания это должно было случиться раньше или позже в отношении кого-нибудь в юбке.
Ведь ты всего лишь человек из плоти и крови, как и любой другой мужчина. Считай это добрым признаком того, что ты нормальный чувствительный мужчина, несмотря на унижение твоего достоинства, нанесенное Синтией.
Однако он не был уверен, что почувствует то же самое по отношению к любой другой женщине. Было в этой зеленоглазой девчонке что-то очень притягательное, задевшее в нем ту чувствительную струну, какую никто раньше не затрагивал. Словно он внезапно пробудился после длительного серого сна — дрожа от волнения, с трепещущим сердцем и чувствуя жизнь каждым нервом. Возбужденный, взволнованный, смущенный.
Он снова покачал головой, словно пытаясь прогнать эти беспокойные мысли и чувства.
— Ты становишься таким же надоедливым, как клоп, Ричарде, — пробормотал он про себя. — Слишком долго тебя окружали только дети.
Он отважился бросить еще один взгляд в сторону Джейд, точно пытаясь уговорить самого себя не реагировать на ее очарование, и зрелище, представшее его глазам, заставило его засмеяться. Женщины пытались установить палатки, чтобы укрыться от надвигавшейся непогоды, и в этом им сопутствовало не больше удачи, чем при разведении огня. Шесты стояли криво, брезент хлопал в разных направлениях, веревки креплений болтались, а женщины бестолково суетились. Мэтту показалось, что он из первого ряда смотрит один из лучших комедийных спектаклей в городе.
Джейд пыталась удержать основной шест опоры и часть брезента вертикально, в то время как девушка с копной темно-каштановых волос старалась забить его в землю большим молотком. И тут Мэтт с ужасом увидел, как тяжелый молоток отскочил от шеста, скользнул в сторону и пролетел буквально в дюйме от головы Джейд. Испуганно вскрикнув, Джейд увернулась от удара, отбросив от себя и шест. В следующую секунду она оказалась погребенной под волнами брезента, визжа и барахтаясь, как поросенок, и ругая всех остальных.
Наконец с помощью подруги она высвободилась, ее голова показалась из-под брезента, как мордочка сурка из ящика, ее медные волосы спутались, и она начала яростно ругаться.
— Ты неуклюжая козявка! — заорала она — по крайней мере Мэтту показалось, что она сказала именно «козявка», ведь это было выкрикнуто достаточно громко, чтоб он мог услышать. — Проклятье! Ты же чуть не убила меня, Блисс. — Она откинула с лица волосы, ее яркие изумрудные глаза просто сверкали от негодования. — На этот раз я буду действовать молотком, пока ты будешь держать шест, — объявила она, выхватив у Блисс инструмент с длинной ручкой.
