– Я чувствую по твоему голосу, что вы были с ней очень близки и она дорога тебе. Ты от нее унаследовала свои карие глаза?
Мария кивнула.
– Она говорила, что цыганская кровь делает женщин нашего рода неотразимыми. Я думаю, что во мне цыганская кровь сильно разбавилась, но бабушка Роза была красивой до самой смерти, а ее дочь была достаточно красивой, чтобы завоевать сердце мужчины из знатной семьи.
– Цыганская кровь в тебе все так же сильна, – твердо заявил Адам.
Взгляд его был таким теплым, что Мария покраснела и отвернулась.
– Мне было восемнадцать, когда бабушка Роза умерла, и потом отец стал брать меня с собой в свои бесконечные странствования по Британии. Мы так и жили – гостили то у одних знатных господ, то у других. – Мария поджала губы. – Берк обвинил отца в том, что папа обманом выиграл у него Хартли-Мэнор, но это ложь. Папа никогда в картах не мошенничал. Ему это было ни к чему. Берк угрожал, что подаст в суд и через суд вернет свою собственность. Если бы я согласилась выйти за него, никакого судебного преследования не было бы.
– Возмутительно! Как он посмел предлагать такое замужней женщине?! Надо было мне швырнуть его о другую стену напоследок!
– Тебя не было при нашем разговоре, и я никому не говорила о том, чем угрожал мне Берк. И я действительно не рассказывала никому в Хартли о том, что у меня есть муж. – Мария тихо засмеялась. – Похоже, у нас в роду привычка о себе много не болтать, и поэтому я могу понять, почему он мне не поверил. Но меня злило не столько то, что он не верил в мое замужество, сколько его стремление внушить мне, что сама я с Хартли-Мэнором не справлюсь. Будто для этого мне обязательно нужен мужчина. Как будто тот, кто сподобился проиграть свое имение в карты, лучше меня может вести тут дела! Пусть я не слишком хорошо разбираюсь в сельском хозяйстве, я могу ведь научиться. А что касается бухгалтерии, то с этим я точно справляюсь лучше, чем Берк.
– Когда я немного окрепну, я могу взять на себя управление фермой, – сказал ее «муж».
Она уставилась на него, шокированная его хладнокровным предложением взять в свои руки бразды управления ее поместьем. Но тут она вспомнила, что он думал, что приходится ей мужем, а по английским законам жена не более чем собственность, принадлежащая мужу. Все же не стоило говорить ему о том, что они – супруги. Слишком много осложнений.
Адам по-своему интерпретировал выражение ее лица.
– Я уверен, что действительно имею кое-какой опыт в том, что касается фермерства, хотя подробностей не помню, – сказал он и нахмурился. – Просто я чувствую, что в этом я кое-чего понимаю.
– Новые загадки. – Мария взяла себя в руки. – Я надеюсь, что ты скоро все вспомнишь, но если этого не случится, когда тебе станет лучше, я покажу тебе поместье и мы проверим твое знание вопроса.
Он встал и покачнулся от слабости.
– Думаю, что с твоей помощью я смогу добраться до спальни. Обещаю ожить на случай, если тебе понадобится помогать в усмирении других непрошеных гостей.
Она засмеялась и обняла его за талию, поддерживая плечом его вес. Ей нравилось прикасаться к нему, нравилось то, с какой непринужденностью ложится к ней на плечи его рука. Они вернулись в его комнату, и она помогла ему снять халат и лечь в постель. Когда она подоткнула под ним одеяло, он прошептал:
– Могу я попросить тебя прилечь рядом со мной? Просто полежи со мной, пока я не усну.
Его предложение одновременно и шокировало, и искушало. Но в нем не было бы ничего предосудительного, если бы они действительно были женаты. Решающим фактором для выполнения просьбы стала ее усталость.
– По-моему, чудесная мысль. – Она осторожно вытянулась поверх одеяла по правую сторону от него, чтобы не задеть его голову, если он перевернется на бок, желая быть ближе к ней. И еще она про себя отметила, что надо потом проверить, не пора ли сменить повязку у него на голове.
А пока она решила отдохнуть. Он лежал под одеялом, а она поверх одеяла, но она вдруг подумала о том, что хотела бы прижаться к нему всем телом, согреть его своим теплом. Конечно, она этого не сделала, но запретный плод так сладок…
Адам, несмотря на слабость, не засыпал. Он уже достаточно выспался и предпочел бы подержать в объятиях жену. Она уснула сразу же, положив голову ему на плечо, измотанная бессонной ночью и общением с этим негодяем Берком. Слава Богу, что у него хватило сил, чтобы защитить ее.
Большая часть ее блестящих светлых волос была убрана в узел, но те прядки, что выбились из прически, были как шелк под его пальцами. При воспоминании о том, как они сияли в свете лампы, когда он проснулся прошлой ночью, он вздохнул с сожалением. Увы, он еще не накопил в себе достаточно сил для того, чтобы быть ей полноценным мужем.
Будет жаль, если память его так и не вернется. Он хотел вспомнить подробности их знакомства, их первый поцелуй, их брачную ночь.
Ему даже хотелось вспомнить боль, которую он испытал, расставаясь с ней. Кстати, где он был и почему уехал от нее?
Он тихо вздохнул. Всему свое время. Он наклонился и поцеловал ее в макушку. Если память к нему так и не вернется, им придется создать новые воспоминания. И в этом тоже есть своя прелесть.
Глазго
Рэндалл выглянул из окна почтовой кареты, проезжавшей по шумным улицам многолюдного города.
– Я не знал, что Глазго такой большой город.
– Глазго меньше Лондона, но здесь обосновались самые крупные торговцы и производители Британии, – сообщил Керкленд. – Этот город гудит почище улья с голодными пчелами.
– Ты начинаешь говорить с шотландским акцентом, – с интересом заметил Мастерсон.
– Что вполне естественно, – сказал Керкленд, намеренно растягивая слова. – Но если ты считаешь, что я говорю как шотландец, то подожди, пока не услышишь коренного жителя Глазго. Ты даже не поймешь, что он говорит на английском.
Рэндалл улыбался, слушая, как друзья перебрасываются репликами. Путь из Лондона они проделали в основном в молчании. Они наняли почтовую карету и отправились в Шотландию на максимально возможной скорости. Пусть раненая нога доставляла Рэндаллу немало страданий из-за необходимости большую часть времени проводить в тряской карете, двигавшейся почти без остановок, зато до Шотландии они доехали на удивление быстро. Но если бы не ранение, он сейчас по-прежнему воевал бы в Пиренеях и о гибели Эштона узнал бы еще очень не скоро.
Он потерял немало друзей на этой войне. Многие погибли в бою, многие скончались от ран и болезней вроде той лихорадки, какая заставила вернуться домой для выздоровления Уилла Мастерсона. Но те друзья, которые остались в Англии, казалось бы, не должны гибнуть на каких-то испытаниях дьявольских машин с паровыми двигателями, будь они прокляты!
