— Слезай сейчас же, Анхен, — заворчала Роза, выходя в холл, — мама ведь сказала тебе, чтобы ты никому не позволяла брать себя на руки…
Она увела плачущего ребенка в комнату и заперла дверь.
Генрих прошипел, спускаясь с лестницы:
— Вот видишь, Феечка, что вышло из твоего доброго намерения?
Фелисита молча шла рядом с ним. Когда они сошли вниз, перед домом остановился экипаж. Раньше, чем Генрих успел дойти до двери, ее отворили сильным движением. Несколько быстрых шагов — и вошедший стоял уже перед дверью в жилые комнаты. Дверь затворилась за ним, и послышался возглас удивления госпожи Гельвиг: «Ты стал неаккуратным, Иоганн. Мы ждали тебя только завтра».
— Это был он! — прошептала Фелисита, испуганно прижав руку к сердцу.
— Ну, теперь начнется! — проворчал Генрих, но тотчас же замолк, слушая, что творилось на лестнице.
Советница буквально летела вниз по ступенькам, ее белокурые локоны развевались, а белое платье клубилось, как облако.
— Ну, Феечка, теперь мы знаем, почему в гирлянде есть незабудки! — засмеялся Генрих и вышел, чтобы внести вещи приезжего.
На следующее утро Фелисита воспользовалась свободной минуткой, чтобы проскользнуть к тете Кордуле и сообщить ей, что экспедиция Генриха к бедному столяру удалась. В сенях второго этажа она встретила Генриха, с усмешкой показавшего ей на дверь, которую он вчера украшал. На полу лежала целая куча гирлянд, а у стены выстроились вазы с цветами.
— Как все это полетело! — прошептал Генрих. — Я пришел, когда он стоял на лестнице.
— Кто?
— Да профессор. У него было ужасное лицо. И подумай, Феечка, он подал мне руку, когда я пожелал ему доброго утра, — это меня удивило.
Фелисита собиралась ответить, но в это время к дверям комнаты приблизились чьи-то быстрые шаги, и она скрылась за угол в темный коридор.
Когда она возвращалась из мансарды, внизу раздался голос советницы.
— Бедные цветы! — сказала она кротко жалобным тоном.
— Ты причинила мне большую неприятность, Адель, — ответил мужской голос, — ты ведь знаешь, что я терпеть не могу подобных встреч!
Это был тот же холодный голос, который произвел когда-то такое неизгладимое впечатление на маленькую Фею. Фелисита перегнулась через перила и посмотрела вниз. Он медленно спускался с лестницы, ведя за руку крошку Анну. Представители науки всегда казались молодой девушке окруженными ореолом величия и благородства, но профессор Гельвиг был не таков. В его плотной и крепкой фигуре с угловатыми движениями было что-то упрямое и суровое; можно было подумать, что эта шея никогда не сгибалась для поклона. Выражение некрасивого лица не стало доброжелательнее.
Но все же в этой непривлекательной наружности было что-то значительное.
Он наклонился к девочке, с трудом спускавшейся с лестницы, и взял ее на руки.
— Поди сюда, дитя, твои бедные ножки еще не хотят ходить, — сказал он удивительно кротко и с состраданием.
«Он ведь говорит не с ребенком комедианта», — подумала Фелисита, и ее сердце исполнилось горечи.
Утро проходило шумно в тихом доме Гельвигов, звонок у дверей звонил не переставая. И в этом маленьком городке, как и везде, было много людей, стремившихся к тому, чтобы и их будничные лица озарило сияние славы, не думая о том, что это сияние неумолимо озарило бы и их бедное «я». Фелисита была очень рада этим визитам; хотя она страстно ждала быстрого решения, но боялась первого столкновения и чувствовала, что она еще не приготовилась и недостаточно спокойна. После обеда Генрих пришел в кухню, внимательно оглядел платье Фелиситы и неуверенно сказал:
— У тебя коса немного распустилась, Феечка, заколи ее хорошенько и иди в комнату покойного барина — они там… Ну, чего же так пугаться? Ты так побледнела… Смелее, Феечка…
Фелисита отворила дверь и тихо вошла в комнату. Точь-в-точь как девять лет назад госпожа Гельвиг сидела в кресле у окна. Рядом с ней спиной к дверям и заложив за спину руки стоял Иоганн.
Фелисита не без основания боялась этой первой встречи. Взглянув на него, она почувствовала, что ею овладевают ненависть и озлобление, а между тем самообладание было необходимо для нее в этот решающий момент.
— Вот и Каролина, — сказала госпожа Гельвиг.
Профессор обернулся, и его лицо выразило крайнее изумление. Гордо выпрямившись, хотя и не поднимая глаз, перед ним стояла не упрямая девочка, дитя комедианта, а взрослая девушка.
Он подошел к ней и сделал движение правой рукой — может быть, он хотел подать ей руку, как Генриху. Ее сердце вздрогнуло при этой мысли, руки прижались к телу, и она бросила холодный взгляд на стоявшего перед ней человека. В это время в дверь постучали и в ней появилась белокурая, улыбающаяся головка советницы.
— Можно войти? — спросила она ласковым голосом и раньше, чем ей кто-нибудь ответил, стояла уже посреди комнаты. — Ах, я, кажется, пришла как раз к неприятному разговору? Ну, милая Каролина, вы теперь увидите, что существует и другая воля, кроме вашей, а бедный Вельнер получит наконец ответ.
— Пожалуйста, Адель, дай говорить Иоганну! — резко сказала госпожа Гельвиг.
— Ну, остановимся сначала на этом пункте, — начал профессор. — Скажите, пожалуйста, почему вы отвергаете это лестное предложение?
Его спокойные, бесстрастные глаза испытующе смотрели на молодую девушку.
— Потому что я его презираю. Он жалкий лицемер, прикрывающий благочестием свою жадность и скупость, — ответила она твердо и уверенно.
— Какая клевета! — воскликнула советница, всплеснув белыми руками и подняв к небу большие голубые глаза.
Госпожа Гельвиг коротко и хрипло засмеялась.
— Вот тебе образчик манер твоей так называемой воспитанницы, Иоганн! — воскликнула она. — Я знаю этот злой язык!.. Кончай скорее! Ты не подвинешься вперед ни на волос, а я не хочу слушать, как клевещут на почтенных людей, бывающих в моем доме.
Профессор ничего не ответил. Его красивая узкая рука медленно гладила бороду — он не спускал глаз с советницы, все еще стоявшей в позе молящегося серафима. Казалось, он слышал только ее восклицание.
— Ты, Адель, хорошо успела изучить характеры за время своего краткого пребывания тут, — сказал он.
— Боже мой, Иоганн! — живо прервала его молодая вдова. — Надеюсь, ты не подумаешь, что был особый интерес… — она внезапно замолчала, и густой румянец покрыл ее щеки.
В глазах профессора мелькнула насмешка.
— Многие дамы, бывающие у тети, считают его благородным человеком, — добавила она. — Через его руки идут деньги на миссию, и верующие не находят его достойным порицания.
