Даже богатое воображение не позволило Табите представить себе весь тот ужас, через который Доминику пришлось пройти. Он смотрел сейчас не на нее, а вдаль, на озеро, и лицо его приняло страдальческое выражение. Девушка робко коснулась его локтя:
– Прости, я слишком легкомысленно восприняла твои слова. Не хочешь ли немного рассказать о войне?
Он посмотрел на нее с нескрываемой нежностью.
– Рассказы о жестоких сражениях и кровопролитии вряд ли подходящая тема для бесед с юной леди.
– Так ведь светские условности и традиции мне не указ, – заметила, улыбнувшись, Табита и мягко спросила: – Наверное, сражение при Ватерлоо было самым тяжелым? Там погибло много твоих товарищей?
– В сражении при Ватерлоо? Да, многие погибли. – Он слегка запрокинул голову и прижался затылком к деревянной стене. – Особенно во время кавалерийской атаки. Молодые мужчины, мальчики чуть старше тебя. А сколько тяжелораненых… – Он умолк. Но вскоре снова заговорил: – Для меня лично самыми кошмарными были дни под Тулузой, почти два года назад. Тогда наконец мы перешли границу с Францией. – Бросив быстрый взгляд на девушку, Доминик коснулся шрама на щеке. – Именно тогда я его и получил. Но не в этом дело. Тогда я потерял своего лучшего друга. Кристофера Саути. – Он снова замолчал. Табита видела, как тяжело Доминику вспоминать об этом.
– Я был ранен, – продолжил Доминик. – Сначала в лицо, потом штыком в бедро. Раны были не тяжелые, но я потерял много крови и был слишком слаб, чтобы подняться на ноги. Кристофер слез с коня и усадил меня в свое седло. Это был последний раз, когда я видел его живым. Он спас мне жизнь, а сам погиб. Будь я в силах, не допустил бы этого, но на меня накатила дурнота, все поплыло перед глазами… Вернувшись в Англию, я поехал к его семье и рассказал, как он погиб. Они были удивительно добры ко мне, но от этого я почувствовал себя еще хуже.
В глазах его Табита увидела боль, и ей захотелось обнять его, прижать к себе, как-то утешить. Она взяла его за руку.
– Доминик, не обвиняй себя в случившемся. Разве ты не поступил бы так же, не спас жизнь друга?
– Да, – тихо ответил он. – Ты права.
– А почему мы не знали, что ты был тяжело ранен штыком в бедро? А знали только про это… – Она коснулась кончиками пальцев шрама у него на щеке.
Он отвел ее руку и сказал:
– Это случилось сразу после смерти отца, и я не хотел расстраивать маму. Ей и без того хватало переживаний.
У Табиты глаза наполнились слезами.
– Мне даже думать об этом больно, – промолвила она.
– Табби, пожалуйста, не плачь, – с нежностью в голосе попросил Доминик. – Все мои беды позади, и, хотя Кристофера я никогда не забуду, жизнь продолжается. И я не собираюсь пребывать постоянно в печали. Ему бы это совсем не понравилось.
Снова наступило молчание. Теперь его нарушила Табита.
– Расскажи про Железного Герцога. По словам Амелии, достаточно лишь упомянуть его имя, как великосветские леди тут же падают в обморок. Это правда?
– Ну, про дамские обмороки я не слышал, – расхохотался Доминик. – Но если говорить начистоту, герцог Веллингтон больше чем кто-либо достоин всяческого уважения и преданности. Служить под его началом – огромная честь для любого солдата и офицера.
Они посидели еще немного, и Табита поднялась.
– Пожалуй, мне пора, – с нескрываемым сожалением сказала она. – Вечереет, слуги в доме скоро начнут беспокоиться, куда это я запропастилась.
Доминику тоже не хотелось расставаться с Табитой.
– Давай снова встретимся завтра, – предложил он.
Табита просияла.
– С удовольствием, Доминик.
Они встречались и все последующие дни. И каждой встречи Доминик ждал с нетерпением. Табита восхищалась буквально всем, любой мелочью. А ему бы и в голову не пришло любоваться пушистыми сережками на голых ветвях ивы, луковицами цветков, которые зелеными стрелками пробивались из земли, первыми бледно-желтыми нарциссами, стаями перелетных лебедей.
Все это ей страстно хотелось запечатлеть на листе бумаги, и очень часто он просто сидел рядом и смотрел, как она рисует. Если становилось прохладно, они просто гуляли. А потом Доминик провожал ее до того места, откуда видны были крыши поместья. Дальше идти она ему не разрешала, да он и не настаивал, зная, что о каждом ее шаге будет доложено леди Монтекью. А Доминику не хотелось осложнять девушке жизнь.
Что касается Табиты, то она была счастлива. Девушка и мечтать не могла о том, чтобы каждый день проводить с Домиником. Однако виду не подавала, что счастлива, и по-прежнему вела себя как тихоня. Чтобы соглядатаи тетушки, не дай Бог, ничего не заметили. Но бывали моменты, когда ей это удавалось с трудом.
Табита знала, что их встречи с Домиником рано или поздно прекратятся, но старалась не думать об этом. Доминик принадлежит к другому миру, в котором ей нет места. Судьба свела их еще в детские годы, но сейчас между ними непреодолимая пропасть. У Доминика есть титул, земли и богатство, он вращается в великосветских кругах, тогда как она приживалка без гроша в кармане. Ей предстоит долгие годы, если не всю жизнь, зарабатывать себе на пропитание в поте лица.
* * *
Две недели спустя, хмурым днем пополудни, Табита, поджав под себя ноги, расположилась в большом кресле у камина. Она отдыхала после очередной прогулки с Домиником, увлеченно читая повествование Чарлза Лэма о приключениях Одиссея. Книга была одной из ее любимых, и она едва не простонала от разочарования, когда услышала за окном скрип колес подъехавшей кареты. Не испытывая ни малейшего желания спускаться вниз, девушка продолжала сидеть в кресле до тех пор, пока из вестибюля не донеслись голоса прибывших. Только тогда, не спеша отложив книгу, она поднялась и медленно направилась к двери.
– О, вот и Табита. Найди Хоутон и скажи, чтобы поскорее подала чай в китайскую гостиную. Камин там уже разожгли? Хорошо. В карете все окна закрыты наглухо, но продувает ее немилосердно. Надо сказать Хиггину, чтобы посмотрел, в чем там дело.
За последние два года Минерва Монтекью почти не изменилась, только располнела и в волосах у нее прибавилось седины. Она по-прежнему была нетерпимой и властной, слуги боялись ее и беспрекословно выполняли все поручения, которые она раздавала направо и налево. Через несколько минут в китайской гостиной все было готово для послеполуденного чая.
Табита налила в чашки чай, передала тете и кузине, села на свое место и стала пить маленькими глотками из своей чашки, с самым почтительным видом слушая рассказ о злоключениях и бедствиях, которые родственницам пришлось пережить в столице.
