— Египет отвергает его, — сказал Иоханан.
— Царь Египта отказывается освободить целую армию очень нужных ему рабов. Должен ли страдать народ за упрямство своего царя?
— Царя Египта, — напомнил Иоханан.
Нофрет в изумлении взглянула на него.
— Я тебя совсем не знаю, — сказала она, помолчав.
— И никогда, похоже, не знала.
Он не отвел глаз. Нофрет тщетно искала в его взгляде жалость или хотя бы намек на нее. Но ее муж был таким же рабом своего бога, как и сам Моше. Все они были рабами. Все, кроме Нофрет.
— Я все равно не верю, хотя и была свидетельницей проявления его силы. Что он бог, я знаю; я чувствую его мощь. Но есть и другие боги. Он не один.
— Он превыше всех богов.
— Этого я не знаю Я не апиру. И если я выйду на улицу, меня заживо съедят оводы, а мой осел погибнет. Мне будет не лучше, чем любому из египтян.
— Тогда почему же ты не идешь?
— Боюсь…
— Ну, нет, — сказал он вполне искренне. — Трусость тебе несвойственна. Я думаю, ты все-таки веришь. Просто не хочешь признаваться.
— И твой бог этого не признает, разве не так? Он ведь ничего не прощает. Он хочет владеть всей душой человека, а не частью, оставшейся после других богов.
— Другие боги — ложь, порождение человеческого ума. Наш Бог истинный, он стоит над всеми богами.
— Это я уже слышала. А почему он до сих пор не совершил ничего такого, чего не смог бы другой бог?
— А почему никакой другой бог не попытался остановить его? — вкрадчиво спросил Иоханан.
Эти слова заставили ее замолчать. Но ответ нашелся быстро.
— Боги ни во что не вмешиваются. Они предоставляют всему идти своим чередом.
— Жрецы говорят иначе.
Нофрет покачала головой.
— Ты говоришь, что здесь вмешался твой бог. Царь говорит, что ваш пророк воспользовался стечением неудачных обстоятельств. Не знаю, что сказала бы я. Может быть, боги Египта согласны, что царя Египта стоит проучить?
— Довольно странно, что боги позволяют уничтожать их народ, потому что это отвечает их целям. Что ж, представим, что это так. Но наш бог все еще силен. Он по-прежнему совершает великие чудеса, чтобы сломить волю царя и заставить его освободить наш народ.
— Но царь непоколебим. Он не смягчится. Он говорит то же, что и я. Всех жрецов повесят прежде, чем это кончится, за то, что они допустили такое безобразие и не добились вмешательства своих богов.
— Некоторые уже умерли, другие молятся день и ночь, пытаясь отразить силы, которые они считают магическими.
— А разве это не магия?
— Магия — действия людей, желающих подчинить мир своей воле. А это могущественней, чем магия. Это работа бога.
— Но похоже на магию, — заметила Нофрет. — Все это может сделать колдун — или целая орда жрецов, взывающих к богу в храмах от Нубии до Дельты.
— Сейчас здесь всего один человек.
— Да, но прежде он был самим Египтом. А вдруг он и до сих пор остается им? И творит чудеса не потому, что его бог могущественней других, а потому, что он сам был богом?
Иоханан не хотел этого слышать. Его глаза сузились, он покачал головой.
— Все давно в прошлом. Он умер.
— Но Египет помнит его, — возразила Нофрет. — Что, если на самом деле царь борется не против племени рабов, а против другого царя? Здесь цари являются богами. Если прежний царь и бог жив и набирает силу в Египте, что ждет нового царя? Действительно ли он царь или только претендент на трон? — Теперь Иоханан даже не слушал ее: Нофрет был знаком этот замкнутый взгляд, эти сжатые челюсти. Но она должна была закончить свою мысль: — До сих пор он не сделал ничего такого, чего не может царь. Он наложил руку на ткань Египта, выдернул нить, и остальное расползлось само. Вот сила царя, Иоханан. Вот что может сделать человек, если он — сердце и душа Египта.
— Это может сделать наш бог, — тихо и с напряжением сказал Иоханан. — Ты называешь его беспощадным — и говоришь такое, что лишь у бога хватит величия простить.
— Я говорю о том, что вижу.
— Ты такая же упрямая, как царь!
Нофрет подняла брови.
— В самом деле? Который же?
Это его доконало. Он пошел прочь, не сказав больше ни слова. Нофрет обрадовалась — или попыталась обрадоваться. В глубине ее сердца было темно и холодно. Но тепла и света в нем не осталось с тех самых пор, как случилась ссора у горы Хореб.
Зараза рождает заразу. Испорченная вода, множество лягушек, оводов и мух, мор, напавший на скот, настолько отравили воздух и землю, что ни один человек не мог жить в чистоте и безопасности. Среди всей этой грязи и мертвых тел все густо покрылись болячками и сыпью: сначала те, кто должен был убирать трупы, затем их семьи, а потом и вельможи.
Все, кроме апиру. Зараза их не брала, они, как всегда, жили в чистоте и удобстве, и тела их оставались неповрежденными.
Это было настолько очевидно, что однажды утром к ним ворвались стражники, всех похватали и привели к царю.
Он сидел на троне в главном зале, словно роскошь могла победить многочисленные язвы, обезображивавшие его так же, как и остальных людей, стоявших вокруг него. Краска не скрывала болячек. Придворные обоего пола прятали лица за большими веерами из перьев и кутались в плотные одежды, более подходящие для пустыни, чем для двора Двух Царств.
Сам царь был одет в платье любимого им старинного фасона, вроде жреческого, с накидкой, закрывавшей плечи и руки. Но нечем было скрыть кисти, покрытые гнойными ранами, и лицо. Черные глаза гневно сверкали на бело-багровой маске. Его голова не выдерживала тяжести короны; на царе был лишь легкий головной убор со змеей-уреем надо лбом.
Все видели, как апиру вошли, не робея, и что их лица и руки не тронуты болезнью. Ропот, поднявшийся среди придворных, явно звучал гневно.
Царь говорил тихо и иногда невнятно: язык у него тоже болел.
— Нам сказали, — произнес он, — что твоих людей даже краем не задело ни одно из проклятий, наложенных на нас.
— Здесь не задело, — ответил Агарон, — и, я полагаю, в Пи-Рамзесе тоже.
— Так происходит повсюду, где есть ваши люди. Они живут в безопасности, их вода чиста, насекомые не трогают их. Их стада и отары по-прежнему процветают, а наши издыхают в мучениях.
— Ну что же, — сказал Моше, — надеюсь, это является доказательством гнева нашего бога за то, что Египет не позволяет нашему народу почтить его в священном месте.
— А не могли бы они делать это в городе, который строят? Я никогда не запрещал им воздавать богу любые почести.
— Но наш бог требует, чтобы они были свободны, ушли в пустыню и совершали обряды под открытым небом.
