«Ты бы еще вспомнил моего отца, — зло подумала Милдрэд, которую отнюдь не тронули горькие слова короля, — вспомнил бы того, кто всегда поддерживал тебя, но кого ты приказал схватить и умертвить. И теперь ходишь и молишься над его могилой!»
Она закусила губу, чтобы не напомнить об этом королю, но рука ее продолжала ласково гладить дога по голове. Король заметил ее жест и смягчился: в этом ему виделась какая-то безотчетная доброта. Да, Милдрэд — хорошая девушка, но она не смогла сделать его сына счастливым.
— Вы ведь не любите моего сына, — неожиданно сказал он.
— Да, Юстас не мил мне, — прямо ответила Милдрэд. — Он груб со мной, он подавляет меня, я живу и знаю, что я его пленница.
— Просто он боится вас потерять, — со вздохом произнес король. — Но ведь мой сын так любит вас!
— Но до этого сделал все, чтобы я его возненавидела! — пылко воскликнула Милдрэд. Однако тут же сдержала себя: зачем ей откровенничать перед Стефаном, когда все, что ей надо, — это расположить его к себе. И она заговорила совсем иным тоном: — Милорд, вы ведь сами только что говорили, что Юстас не способен на любовь. И если бы ваш сын дал мне хоть единый шанс… Женщине ведь трудно жить без любви.
Король внимательно посмотрел на нее. Он вдруг подумал, что знает эту девушку с детства. Он помнил ее очаровательным пухленьким ребенком, а потом живым неуклюжим подростком, длинноногим и непоседливым, но с мордашкой, исполненной игривого лукавства. Помнил он ее и юной красавицей невестой, вслед которой оглядывались мужчины. Она и сейчас удивительно хороша, на нее смотрят как на чудо и восхищенно немеют, когда она проходит мимо. Но Стефан, даже будучи погруженным в свои проблемы, все-таки отметил, что давно уже личико Милдрэд Гронвудской утратило прежнюю живость, стало замкнутым и холодным. Король никогда не вмешивался в отношения сына с любовницей, однако и он замечал, как порой она смотрит в пустоту, будто выискивает нечто для нее одной важное… или не видит ничего. Стефан относился к дочери давнего друга с теплотой… но старался избегать ее. И вот она стоит рядом и… так смотрит на него…
И вдруг король почувствовал волнение, какого не ожидал. В отсветах трепещущих факелов глаза Милдрэд казались огромными и блестящими, от красиво загнутых ресниц падали длинные тени, отчего глаза казались необычными, почти нечеловеческими… притягательными.
— У вас глаза, как у лесной феи, миледи, — задумчиво произнес Стефан. — Порой я понимаю, почему мой сын так хочет, чтобы подле него была такая женщина, как вы.
— Понимаете? А вот вы сами, милорд, хотели бы, чтобы с вами была я? Могли бы вы хоть немного утешить мою одинокую душу? Ведь мы оба хотим найти немного нежности в ближнем.
Стефан будто окаменел. Она смотрела на него, и он увидел в ее взгляде вызов, увидел, как она слегка улыбнулась — маняще и пленительно. И хотя первым его порывом было грубо ответить ей, он промолчал. Они с Юстасом и так привнесли немало зла в жизнь этой женщины. Немудрено, что она стала такой.
— Мне надо идти, — произнес король и отвернулся. — Будем считать, что я не слышал этих ваших слов. Ибо я не предам Юстаса. Ему сейчас и так тяжело.
— Предать Юстаса? Но разве он узнает? И что ужасного, если мы найдем отраду друг в друге? Чем это грозит вашему сыну?
— Послушайте, миледи! — Стефан резко схватил ее под локоть, тряхнул. Но при этом она оступилась и будто случайно прильнула к нему. И король почувствовал, какая она слабая и мягкая… податливая.
Он отшатнулся, даже отступил в тень арки, чтобы никто не заметил их в отсветах факелов, но при этом невольно увлек Милдрэд за собой, и получилось, что она опять стояла так близко, что король различил слабый аромат ее притираний: легкий мускус, немного лимонной мяты…
У Стефана вдруг забилось сердце и пересохло во рту. Как же давно у него не было женщины! А эта красавица так бесстыдно предлагает ему себя, так прижимается…
— Чего вы хотите, леди? Меня ждут мои люди. Мне пора возвращаться в Винчестер.
— А мне в Тауэр, — прошептала она в полумраке, и Стефан уловил в ее голосе усмешку. — Там сейчас пусто, ибо все ищущие внимания вашего величества ныне в Вестминстере. Наверное, у вас не так одиноко, как в крепости Вильгельма Завоевателя, куда мне надлежит вернуться. Но вот ведь незадача: я прибыла в Темпл еще до грозы, причем пешком. А сейчас такой дождь… Увы, моя шелковая накидка совсем не защитит меня, когда на дворе такой ливень. Вы спросили, чего я хочу?.. Хочу, чтобы мой король пустил меня под свой непромокаемый кожаный плащ и отвез в Тауэр. Разве это не будет любезно с вашей стороны?
Стефан согласился. Обнял ее за плечо, накрыв полой своего длинного плаща на бархатной подкладке. Кликнув свиту, он велел подать к пристани Темпла лодку. Но грести велел не в сторону Вестминстера, а к Тауэру.
Дождь лил и лил. Навес на королевской лодке давно промок и пропускал воду, но Стефан сидел под ним, по-прежнему прижимая и кутая полой плаща любовницу сына. Милдрэд положила головку ему на плечо, и он чувствовал, какая она хрупкая, но одновременно горячая и нежная. Они плыли в полном мраке, лишь слабый свет забранного в роговые пластины фонаря на носу лодки очерчивал спины налегающих на весла гребцов, падал блеклым отсветом на косые струи дождя, темную воду реки. И так уж вышло, что, когда Стефан чуть повернул голову к саксонке, ее губы оказались совсем рядом, они были полуоткрыты, и он уловил ее прерывистое дыхание. И неожиданно стал ее целовать.
Милдрэд ответила страстно и умело. Ее язык играл с его губами, а ее рука…
Несмотря на все слухи о ней, Милдрэд была довольно неопытна в том, как увлечь мужчину. Когда-то ей нравилось кокетничать, потом она полюбила, и кокетство уступило желанию принадлежать лишь одному избраннику. Ей посоветовали, как его соблазнить… И однажды она была такой — свободной и бесстыдной, страстной и ласковой. Но это было так давно! Ибо потом она лишь бесчувственно отдавалась человеку, которого ненавидела. И все же она помнила, какие ласки возбуждают мужчин. Поэтому, подавив в себе стыдливость, позволяя Стефану запрокидывать себе голову и целовать, она скользнула рукой туда, где, как она знала, мужчина не может себя контролировать…
Длинный камзол короля был скроен для верховой езды и спереди до самого паха шел длинный, обшитый золотистой тесьмой разрез. И ручка Милдрэд просунулась именно туда…
Подобного Стефан не ожидал. Он был человеком старой закалки, и хоть в его жизни, кроме супруги, бывали женщины, он был убежден, что столь дерзко и бесстыдно ведут себя только шлюхи. Поэтому он резко оттолкнул от себя Милдрэд, поднялся и стал пробираться между гребцами к носу сворачивавшей к арке тауэрских речных ворот лодки. По сути, он сбежал от Милдрэд. Сбежал торопливо, налетев на гребцов, едва не упав на них, сбив их с ритма, и лодка сильно закачалась, почти уткнувшись носом в каменный причал Тауэра.
