с силой захлопнул дверь и отправился следом за солдатами.
К утру горячка успокоилась. Густав открыл глаза. Юноша чувствовал себя таким усталым, будто провёл много утомительных бессонных дней. Повернув голову, он увидел рядом с собой спящую мать. Она обнимала его, прижав к себе, как бывало делала это в детстве, когда Густав болел. Неужели его приступы с каждым разом всё сильнее и сильнее? Это уже начинало беспокоить.
Густав потихоньку убрал с себя руку матери и попытался сесть. Да только головокружение уронило его обратно. Патриция немедленно проснулась.
– Густав, мальчик мой, – встревожилась она и, склонившись над несчастным сыном, приласкала его горячее лицо. – Жар ещё не стих. Но ты пришёл в себя, значит, недуг отступает.
– Где лекарь? – прохрипел Густав.
– Он должен прийти скоро. Я попросила его остаться в замке. Сейчас пошлю к нему кого-нибудь, чтобы его поторопили.
Патриция встала с кровати, и тут обнаружила спящего на большом сундуке Аксела Тарфа. Верный друг и слуга тоже всю ночь оставался при своём больном господине. Женщина подошла к парню и тронула его за плечо. Аксел вздрогнул, открыл глаза и тут же вскочил.
– Случилось что, ландграфиня? – обеспокоенно спросил он.
– Нет. Пока, слава Богу, ничего не случилось, – ответила Патриция. – Густав проснулся. Надо бы позвать лекаря Гойербарга. Да распорядиться насчёт завтрака. Впрочем… Завтраком я займусь сама.
Поняв распоряжение, Аксел поспешил к лекарю.
– Я не хочу есть, мама, – тихо проговорил Густав.
– Телу нужны силы. – Патриция поправила одеяло.
– Боюсь, они уже на исходе и никакая еда их не восполнит.
Какие странные речи для Густава, который всегда уверенно смотрел в жизнь, в будущее. Сердце Патриции заволновалось ещё больше.
– Что говоришь ты такое, Густав? С тобой случился обычный приступ. Уже к обеду ты встанешь с постели.
– А в ночь лягу снова. Он высасывает из меня жизнь. Постепенно, жестоко, настойчиво. Он не торопится, у него теперь времени много. Но дело своё он доведёт до конца, обязательно.
– Видимо, страшный сон ещё не покинул разум твой.
Патриция пыталась говорить спокойно, чтобы и у сына унять волнение, однако в груди её сердце обливалось слезами, слушая страшные откровения.
В покои вошёл лекарь Гойербарг и сразу направился к больному. Патриция не стала мешать ему. Вышла, отправилась в кухню. Повседневные заботы должны отвлечь от чёрных мыслей.
Густав не позволил лекарю надолго задерживаться у его постели. Приняв от него лекарство, он попросил, даже потребовал, чтобы Гойербарг шёл заниматься своими делами. В покоях остался лишь Аксел. Он помог другу сесть, подложив ещё одну подушку под его спину.
– Зелье Гойербарга такое горькое, подай мне воды, – сказал Густав.
Аксел выполнил просьбу, протянул другу глиняную чашку с водой. Густав жадно осушил её.
– Зато это зелье быстро снимает с тебя тяжесть недуга, – заметил Аксел, принимая чашку обратно. – Без Гойербарга тебе с болезнью не справиться.
– Скоро и он будет бессилен.
– Не говори ерунды.
– Это не ерунда. Волчонок от меня не отстанет, пока не убьёт.
– Его не нужно бояться, вот и всё, – советовал Аксел. – Не общайся с ним, не разговаривай. А если снова увидишь, так сделай вид, будто не замечаешь.
– Легко говорить тебе, – угрюмо отозвался Густав. – Ты его не видишь. Его месть на тебя не распространяется. Всё, оставь эту мерзкую тему. Что там за окном?
– Раннее солнечное утро.
– Солнечное, это хорошо. Если к обеду встану, надо будет выйти на улицу. Хочу на воздух. Чуть позже позови ко мне Гретту.
– Мне пришлось её арестовать, Густав, – доложил Аксел.
– Как арестовать? – удивился молодой ландграф. – За что?
– Вчера поздним вечером я застал её в покоях Берхарда. Она там колдовала.
– Что делала? – ещё больше удивился Густав. – Это как?
Аксел рассказал всё, как было. Как он заметил приоткрытую дверь в покои, свет факела внутри комнаты. Правда, свет быстро погас, и потому Аксел не успел рассмотреть человека. К двери никто не вышел, однако она резко захлопнулась, да столь крепко, что открыть её оказалось невозможно, хотя никто и ничто не держало ее. Даже трое прибежавших на зов солдат не смогли справиться. Рассказал, как дверь потом так же резко открылась, а за порогом стояла Гретта и надменно улыбалась.
– Я велел отвести Гретту в темницу, – заканчивал свой рассказ Аксел. – Ты сам решай, что делать с ней. У дверей её комнаты я обнаружил спящего стражника. Наверняка, это она его усыпила. Ключа от покоев Берхарда в ящике нет – Гретта смогла выкрасть его, хотя в комнату не входила. А может быть, открыла дверь колдовством.
Густав слушал молча. Разочарование тяжёлым грузом давило на сердце, осознание предательства стучало в голове тупой болью. Как эта неблагодарная женщина осмелилась пойти против него? Против человека, который дал ей имя, титул, уважение, который, в конце концов, сохранил жизнь её отцу-предателю!
И всё же не была Гретта похожа на колдунью. Глаза её хоть порой и наполнялись презрением, но не ненавистью, не коварством. В душе заёрзало неверие.
– Колдунья… – задумчиво повторил Густав. – Почему же тогда она не заставила ландграфа не только поменять старшему сыну невесту, но и оставить ему Регенплатц?
– Знала, что ты не уступишь трон без боя.
– Почему не подчинила меня? Не сковала мою волю и не сделала меня своим рабом?
– Ты не веришь мне? – настороженно уточнил Аксел.
– Просто никак не могу соединить Гретту с образом ведьмы. Нужно во всём разобраться. Приведи её ко мне. Но не сейчас. Позже. Когда я буду более-менее похож на здорового человека.
После лекарств Питера Гойербарга, материнской заботы и спокойного сна Густав к полудню настолько окреп, что смог подняться с пастели. Одевшись, он вышел на улицу, погреться под тёплые лучи солнца и подышать свежим воздухом. Сюда он и попросил Аксела привести Гретту для разговора.
– О чём ты хочешь поговорить с ней? – поинтересовалась Патриция, не на шаг не отходившая от сына, чем слегка нервировала его независимость.
– Просто спросить, – неопределённо отмахнулся Густав.
– Снова что-то срываешь от матери своей, – упрекнула Патриция.
– Нечего мне скрывать от вас, матушка. Гретту обнаружили в покоях Берхарда. Хочу спросить, как она попала туда и что там делала?
Ландграфиня молчала, почувствовав слабый укус совести. Она-то поняла, как девушка попала в эту комнату. Патриция вспомнила, что выбежала из покоев пасынка, не помня себя от страха, и не заперла за собой дверь. Да и ключ от покоев до сих пор хранился в кармане её платья. И что делала там Гретта, тоже понятно. Наверняка надеялась увидеть любимого. Патриции не трудно было оправдать невестку, да только
