ревматизм...
В ожидании она предприняла необходимые шаги для перевозки в Гамбург мебели и тех вещей, что принадлежали ее сестре, а не монастырю. Мориц отправился к игуменье, чтобы получить денежные средства своей матери, то есть пятьдесят два экю! И ни талером больше. Что после такого ответить тем, кто говорит, что жизнь Морица прошла под тенью огромного состояния Кенигсмарков! Даже знаменитый рубин «Наксос», похоже, был лишь отдаленным отзвуком этой легенды! И поскольку молодой человек не увидел его в прозрачном гробу, он хотел даже поговорить об этом с Амалией, но в это время короткое сообщение от Фризена заставило его броситься к конюшне и приказать Бове спешно готовить багаж:
«Возвращайся! Флеминг умирает, и король вернулся!»
Эта новость ошеломила Амалию даже больше, чем ее племянника. Перед высшим Судом предстал человек, который не прекращал преследовать Аврору и ее сына, и делал он это только потому, что молодая женщина в расцвете своей красоты отказалась поделиться с ним «милостями», предназначенными исключительно его хозяину. Он так никогда и не захотел понять, что Аврора отдалась Фридриху по любви и в этой страсти лично для него места уже не было.
— Мы должны были бы помолиться за наших врагов, — вздохнула она, — но я что-то не склонна этого делать. Боюсь, что мои молитвы помогут ему избежать заслуженного ада!
Но не только последняя представительница Кенигсмарков думала так. Прием, оказанный Морицу Фризеном, оказался просто восторженным:
— Причина твоих несчастий наконец исчезла: я убежден, что теперь король будет относиться к тебе совсем иначе... Вы с ним увидитесь, и это положит конец недоразумениям, источником которых был Флеминг. Он как мог старался разъединить вас...
— Не торопитесь! Я не собираюсь появляться во дворце, чтобы опять получить отказ!
— Теперь вы его никогда не получите! — торжествующе заявил Генрих-Фридрих, доставая из кармана письмо. — Как только мое сообщение отправилось в Кведлинбург, я сам отправился к королю, чтобы объявить ему о твоем возвращении... А также о смерти графини Авроры. Он принял меня на скорую руку, но я успел заметить, как он побледнел, когда я произнес имя твоей матери. Конечно, он ничего не сказал, но прошлым вечером мне передали следующие строки: «Скажите графу фон Кенигсмарку, что я его приму на следующий день после его приезда. Вы же должны его сопровождать...»
Эта последняя фраза укрепляла уверенность в том, что аудиенция состоится, но Мориц предпочел бы, чтобы она проходила один на один, хотя его дружба с Фризеном и была искренней и абсолютно доверительной. Просто его присутствие придало бы налет официальности разговору, который Морицу хотелось бы провести без свидетелей.
Генрих-Фридрих был слишком умен, чтобы не догадаться о мыслях своего родственника. А посему он добавил:
— Я думаю, что, вызывая меня вместе с тобой, Его Величество просто хочет, чтобы при вашем разговоре присутствовало третье лицо. Он прекрасно знает и тебя, и себя.
— И что?
— Могут прозвучать какие-то нежелательные слова, — вздохнул он. — Кроме того, здесь находится еще и прусский король. И будет лучше, если при иностранце семейные дела не будут упоминаться...
— Успокойся, — улыбнулся Мориц, — я умею себя вести.
Встреча произошла в рабочем кабинете старого дворца, где Аврора так отважно сопротивлялась первым любовным натискам того, кто в то время был курфюрстом Фридрихом Августом Саксонским. Одетый с иголочки, но с колотящимся сердцем, Мориц поклонился, как того требовал этикет, перед своим отцом. Тот стоял возле окна, заложив руки за спину.
— Рад вас видеть, Фризен! — сказал он. — Как вы думаете, у меня с этим типом есть что сказать друг другу?
Подобное начало оказалось неожиданным для того, к кому были обращены эти слова.
— Но, сир...
— Не беспокойся! — перебил его Мориц, ставший вдруг пунцовым. — Его Величество только что продемонстрировал свою обиду на меня! Мне же остается лишь ждать оскорблений, неприемлемых для человека чести, и тем более для герцога Курляндского и к тому же старшего офицера короля Людовика XV Французского! А так как у меня нет ни малейшего желания слушать подобное дальше...
Он резко поклонился и повернулся, чтобы направиться к двери.
— Стоять! Это приказ! Даже если предположить, что вы по-прежнему имеете право на этот титул, герцог Курляндский является вассалом короля Польши! Что же касается чина генерала французской армии, то он не умаляет его принадлежности к саксонцам. По крайней мере пока!
— Это долго не продлится! Я буду просить французское гражданство.
— Вы забываете про Нантский эдикт! В этом случае вам надлежит отказаться от своей религии!
— А не это же самое сделали и вы, чтобы получить корону Польши?
— Вы жестоко оскорбляете свою мать!
Позолоченный потолок отразил раскаты хохота Морица:
— Из ваших уст это звучит потрясающе! Вы же сами никогда не переставали оскорблять ее. За исключением, возможно, одного-единственного года...
В ответ на эти слова послышался настоящий рев. Разъяренный Август бросился на своего сына, готовый задушить его. Кровь прилила к его лицу, и оно приобрело странный фиолетовый оттенок. Положа руку на эфес своей шпаги, Мориц сделал шаг назад, готовый выхватить ее из ножен, но Фридрих фон Фризен с криком бросился вперед, раскинув руки, чтобы удержать отца и сына на расстоянии друг от друга:
— Ради всего святого!.. Мориц!
Он был слабее этих двух мужчин, обладавших равной титанической силой, и рисковал быть опрокинутым в ходе противостояния. Мориц отдавал себе в этом отчет и быстро отошел, в то время как его отец продолжал двигаться вперед, к креслу, которое рухнуло под тяжестью его веса... Мориц проявил достаточно самообладания, чтобы сдержать смех и отвернуться, пока Фризен помогал королю подняться. Но тот в ответ оттолкнул его и свалил на ковер.
— Оставьте меня в покое, Фризен! Вот уже много лет я горю желанием преподать этому мальчишке урок, которого он заслуживает!
— И не боитесь нарваться на более сильного, чем вы? — спокойно парировал Мориц, заложив руки за спину...
— А вот это мы сейчас увидим! — Август принял ответные меры, начиная расстегивать свой камзол.
— Вы же не будете драться? — простонал Фризен. — Отец против сына?
— Почему бы и нет? — отреагировал Мориц. — Это довольно забавно!
Но ни тот, ни другой не успели изготовиться к бою. Какой-то человек, со съехавшим на бок париком, весь в слезах, запыхавшийся, бросился к ним:
— Господа! Это ужасно! Я никогда не
