Слезами залито уже всё ее лицо, и она так крепко держит меня за руку, словно боится, что я опять исчезну.
А у меня на душе так тепло! Возможно, кто-то другой не поверил бы ей. Или упрекнул бы в том, что еще час назад она указала мне на дверь, обвинив в недостаточно благородном происхождении.
Но я просто радуюсь тому, что все эти годы лишений и одиночества меня, оказывается, кто-то искал! Моя судьба была кому-то небезразлична!
— Мой сын оказался прозорливей меня! — княгиня виновато качает головой. — А я еще смела упрекать его за это! Простите меня за всё, Сашенька! Вы ведь позволите мне так вас называть? Вы имеете полное право ненавидеть меня, но я надеюсь, что в вашем сердце найдется место и прощению.
Я возражаю с изумлением:
— Ненавидеть вас? Но за что?
22. Правда
— О дуэли моего сына с господином Стрешневым я узнала только после того, как она состоялась, — хрипло говорит княгиня. — То, что случилось на балу, прошло мимо меня. Сергей рассказал мне о вас уже после того, как его арестовали. Он заявил, что полюбил вас с первого взгляда и намерен жениться на вас, как только ему удастся доказать свою невиновность. Не буду скрывать — я была в ужасе. Не от ареста сына — тогда я еще не понимала, насколько серьезно его положение. Обычная дуэль. Да, запрещенная законом. Но сколько их случается после каждого бала, на котором спиртное льется рекой! Власть, как правило, проявляет к дуэлянтам снисхождение. Нет, я была напугана тем, что мой сын собирался связать свою жизнь с девушкой из приюта! Один из лучших женихов России и бедная сирота — любой бы счел это брак мезальянсом. И я видела серьезность его намерений и знала, что мне не удастся его отговорить.
Я слушаю, затаив дыхание. Жадно ловлю каждое слово.
Он не обманывал меня! Он думал обо мне даже в тюрьме! Быть может, думает до сих пор!
— А потом его обвинили в преступном использовании магии. Это страшное обвинение, Сашенька! Господин Стрешнев серьезно пострадал на дуэли, но не от выстрела моего сына. На пистолет, который он держал в руках, было наложено заклятье, и оно сработало, как только Стрешнев попытался из него выстрелить. Дознаватели установили запрещенное использование магии и посчитали, что это — дело рук Сергея.
— Не может быть! — я вскакиваю с места.
Я общалась с князем всего несколько часов, но понимаю — этот поступок совсем не вяжется с его подлинным благородством, в котором я сегодня уже имела возможность убедиться.
Княгиня пытается улыбнуться:
— Никто, кто хорошо знает моего сына, не поверил в это. У него не было никакой необходимости прибегать к такому способу защиты. Он — прекрасный стрелок. Да даже если бы он и решился использовать магию, то сделал бы это гораздо лучше. Нет, здесь действовал куда более слабый маг, чем Сергей. Но мы не сумели этого доказать. Для судьи всё было очевидно — есть пострадавший, и есть его противник. Сергея осудили на пятнадцать лет. Мы подали апелляцию, но надежд, что ее удовлетворят, слишком мало.
Я снова сажусь на стул и теперь уже сама касаюсь руки Ковалевской.
— Всё будет хорошо, ваша светлость.
Она кивает, но снова не может удержаться от слёз.
— Я еще не всё рассказала вам, Сашенька. Я навещала сына в тюрьме уже после вынесения приговора. Больше всего его беспокоило то, что вы могли считать его обманщиком. Он хотел, чтобы я разыскала вас и рассказала, почему он не смог приехать к вам сам. На балу он не расслышал вашу фамилию, которую назвал господин Стрешнев. Он знал только, что вас зовут Шурой, и вы — из приюта баронессы Зиберт. Он просил меня съездить в приют и всё вам объяснить. И я пообещала ему это. Простите меня, Сашенька, но я ему соврала. Я соврала своему сыну! Я сказала ему, что разыскала вас и говорила с вами. Что вы признались мне, что давно обручены с другим человеком, и что пятнадцать лет — слишком долгий срок, чтобы отказываться от менее блестящего, но куда более надежного брака.
Мое сердце сжимается от боли. Сергей считает, что я предала его! Что отказалась от него, как только узнала, что он в тюрьме.
— Я так виновата перед вами обоими, — шепчет княгиня. — Знали бы вы, как я корю себя за чудовищную ошибку, которую совершила! Но я расскажу ему правду, даже если после этого он возненавидит меня. На следующей неделе мне разрешено свидание с ним. Быть может, мы поедем к нему вместе?
Вместо ответа я обнимаю ее, и мы долго плачем, прижавшись друг к другу.
Я уезжаю из поместья Ковалевских только вечером. Княгиня настаивает, чтобы я переехала к ней на следующее же утро, но я обещаю сделать это через несколько дней — Цветковым нужно время, чтобы найти Алешеньке другую гувернантку.
Я не решаюсь признаться, что эта отсрочка нужна мне совсем для другого — я намерена вернуться в город и разыскать там Стрешнева.
23. Визит к Стрешневу
Цветковым я говорю, что мне нужно съездить в пансион, чтобы забрать оставшиеся там вещи и навестить больную подругу. Несколько странное и чересчур дорогое желание для бедной сиротки. Но Елизавета Денисовна воспринимает это как должное, тем более что их управляющий тоже едет в город по делам, и мне не нужно будет тратиться на наем экипажа.
В пансион я приезжаю рано утром, но там все уже на ногах. Девочки бросаются ко мне, визжа от радости. И первой подбегает Аля.
Я никогда еще не видела на ее щеках такого здорового румянца. И такого блеска в глазах.
— Мы так по тебе скучали!
Мы болтаем целый час, не меньше, и даже проходящая мимо Нина Александровна Павленко не делает нам замечания.
Теперь уже я рассказываю подругам всё, как есть — и про бал, и про дуэль, и про разговор с княгиней. И признаюсь в том, что врала им раньше. Да, собственно, они понимали это и сами — ну, может быть, все, кроме Али.
— Наверняка, это устроил сам Стрешнев, — предполагает Тамара Рудакова. — Мне он сразу показался человеком без чести, без совести. Такой легко мог пойти на обман.
Я уже и сама пришла к такому выводу. И если это действительно так, то мой визит к нему не принесет никакого результата. Разве станет он признаваться в незаконном применении магии, если это грозит ему тюрьмой?
— А как ты собираешься искать этого мерзавца? — спрашивает Даша Хитрук. — Город большой.
И об этом я тоже уже думала.
— Я поговорю с Анастасией Евгеньевной. Он наверняка оставил ей свой адрес, когда приезжал к нам в пансион.
— Но ты не должна ехать к нему одна, — волнуется Аля. — Кто знает, на что способен этот человек? Если он уже один раз поступил бесчестно, то сможет сделать это и снова. Давай я поеду с тобой! Уверена, баронесса меня отпустит. Не беспокойся — я чувствую себя хорошо.
Но я не уверена, что стоит подвергать ее здоровье такому испытанию. Не известно, как примет меня Стрешнев.
— Мы поедем втроем! — не терпящим возражений тоном говорит Тамара. — Иди к баронессе и узнавай нужный адрес. А мы с Алей пока переоденемся. Не забудь отпросить нас у ее благородия хотя бы на полдня.
Мы никогда не дружили с ней особо, но это не мешает мне признавать, что из всех наших пансионерок именно Рудакова наиболее серьезна, рассудительна и даже смела.
Наверно, я должна отказаться от их поддержки, но у меня не достает на это сил. И потому я только с благодарностью киваю и отправляюсь в кабинет Анастасии Евгеньевны.
— Мадемуазель Муромцева! — кажется, она тоже искренне рада меня видеть. — Что привело вас к нам снова? Надеюсь, служба у его сиятельства вас устраивает?
Я заверяю ее, что так и есть. А потом коротко, без лишних подробностей рассказываю о том, что познакомилась с княгиней Ковалевской, и та дала мне поручение отвезти письмо к некоему господину Стрешневу (который, помните, сюда приезжал?). Вот только ее светлость не знает адреса этого человека.
— Стрешнев? — на лбу баронессы появляются задумчивые морщинки. — Да-да, припоминаю. Кажется, он действительно оставлял мне свой адрес.
