Ветхий Завет не входил в круг чтения пансионерок мадам Деверо. Директриса, уже умудренная опытом, опасалась, что после ознакомления с ним девицы начнут задавать неудобные вопросы. Например, кто такие содомиты. Или чем занимался Онан в шатре нелюбимой жены.
— Зато я читала Новый Завет. И еще «Книгу общей молитвы». Она мне… много раз пригождалась!
— Незнание Священного Писания есть тяжкий грех, — не сдавался священник. — Твоя душа пребывает в опасности. Вообрази, что в следующий миг ты умрешь.
— С какой же это стати? — возмутилась Агнесс, которой претила такая мысль. — Я отлично себя чувствую.
— А ты вообрази, дитя мое. Вот умерла ты и предстала пред райскими вратами. Святой Петр спрашивает «А ну-ка, мисс Тревельян, поведайте мне, что говорится в стихе таком-то из книги Еноха». И что же ты ответишь?
— Я попрошу подсказку.
— И он прельстится твоей улыбкой и распахнет врата — так по-твоему?
— Можно хотя бы попробовать.
Пастор посмотрел на нее несколько раздраженно, но вместе с тем сочувственно, словно в ее глазах уже отражались всполохи адского пламени.
— Что ж, я готов списать твой ответ на полное незнание жизни, и обещаю не судить по нему о твоем уме. В реальном мире — это пространство за пределами твоего пансиона, — тут он даже привстал, ибо не привык проповедовать сидя, — так вот, в реальном мире, Агнесс, все не так радужно, как тебе представляется. Есть люди, с которыми нельзя договориться. Есть проступки, которым нет прощения. Есть, наконец, долг и обязательства, от которых не отшутишься. А улыбка и пара ласковых слов, в конечном счете, ничего не решают. Иногда нужно бить самому, иногда смиренно принимать наказание. Ты все поняла, дитя мое?
— Да, сэр.
— В таком случае, я тебя переубедил.
— Нет, сэр, — без колебаний ответила девушка.
Самодовольная улыбка уже шевелилась в уголках его рта, но вот губы вновь сжались в тонкую линию.
— Ах, вот оно как, — процедил пастор, поглаживая свой белый шейный платок. — Тогда поспорь со мной. Приведи аргументы.
Как же, станет она с ним спорить, смекнула Агнесс. Проще дискутировать с китайцем или с кем-то еще, чей язык она не знает. На каждое ее слово пастор приведет три цитаты из пророков.
Кроме того, где же это видано — чтобы выпускница пансиона оказалась права, а священник ошибался? Как тут вообще спорить? Ей — с ним!
— Почтение к вашему статусу и память о благодеяниях, кои вы мне оказали, сэр, не позволяют мне возражать вам, — протараторила она, склоняя голову.
— Премного благодарен. Однако почтения к моему статусу недостаточно, чтобы ты приняла мои слова на веру. Так ведь? А риторике, как я погляжу, барышень не учат. Поспорить со мной ты тоже не можешь. Превосходно! Я рад, что под моей крышей поселилась упрямица, которая не умеет ни думать, ни подчиняться.
Слова прозвучали, как стук судейского молотка.
— Посмотрим, чему же ты научились в своем пансионе. Придется тебя проэкзаменовать.
— Прямо сейчас? — встрепенулась Агнесс, поникшая в ожидании приговора. — А по какому предмету? Если по географии, то можно я повторю колонии…
— По домоводству, дитя мое. По тому единственному, что пригодится тебе в жизни.
Он взял с каминной полки колокольчик, и в гостиную немедля ворвалась горничная. То ли пастор так вышколил слуг, что те появлялись до звонка, то ли юная особа давно уже стояла под дверью, приложив ухо к замочной скважине.
— Сьюзен, позови миссис Крэгмор, Дженни и Диггори, — приказал пастор.
Не успела Агнесс и глазом моргнуть, как весь штат был в сборе. Версия с дверью подтвердилась. Значит, слуги уже осведомлены, какого низкого мнения хозяин о своей племяннице. Гостья покраснела так густо и жарко, что вот-вот и вспыхнут кончики волос.
Между тем пастор обратился к пожилой особе в темно-зеленом платье и белом воздушном чепце.
— Миссис Крэгмор, будьте так добры передать связку ключей моей племяннице. Сегодня мисс Агнесс будет за экономку.
Не утруждая себя книксеном, дородная старуха протянула ей связку ключей всех размеров и оттенков ржавчины. Любой взломщик восхитился бы таким набором.
— Твоя задача, Агнесс, проследить за уборкой дома. Изволь отдать распоряжения слугам. Покуда ты им не прикажешь, сами они пальцем не пошевелят. Надеюсь, я выражаюсь недвусмысленно? Никто из вас пылинки не смеет смахнуть без прямого приказа мисс Агнесс!
— Да, сэр, — отвечали слуги в разнобой, а одна из горничных хихикнула, прикрывая рот кромкой передника.
— К концу дня ты должна привести в порядок каждую комнату. За исключением моего кабинета, разумеется.
— А его — завтра?
— А его — никогда. Это единственная комната, где ноги твоей быть не должно. Если я тебе понадоблюсь, постучишься и подождешь ответа.
— Хорошо, сэр.
— Если ты там побываешь, я об этом все равно узнаю, — не успокаивался пастор. — Как — неважно, но узнаю. Даже думать об этом не смей.
— Хорошо, сэр.
«Не ходи в мой кабинет! Да не больно-то мне и хочется», — дулась Агнесс, поднимаясь на второй этаж вслед за Диггори. Что у него там, пещера Али-бабы? Да ее туда силком не затащишь. Много она ли она потеряет, если не увидит собрание сочинений Тертуллиана?
— Ух, тяже-елый! — кряхтел парнишка, волоча ее багаж, и косился на гостью — ценит ли она его старания? Веснушчатое лицо Диггори понравилось Агнесс, хотя его портил красный полумесяц на лбу — лошадь копытом приложила.
— Чего у вас в сундуке, а, мисс? Небось, всякие умные книжки? — уважительно спросил Диггори, когда они вошли в спальню.
— В основном там раковины.
— Раковины? Из-под устриц, что ль?
— Ну причем же тут устрицы? Это другие ракушки, декоративные. Я буду делать из них цветы, — Агнесс похлопала по крышке сундучка.
— Цветы-ы? Так коли вам цветов не хватает, у нас всякие есть! И ромашки, и васильки, и наперстянка еще эта — куда не плюнь, повсюду прет. Девчонки вам мигом нарвут, только прикажите. А то чего ж вам с ракушками маяться!
Агнесс вздохнула, как проповедница, которой предстоит объяснить африканскому дикарю, зачем нужны жилет и брюки.
— Это мое хобби, самое подходящее хобби для леди. Я умею делать цветы из бумаги, шелка, перьев и берлинской шерсти. Мадам Деверо говорит, что руки всегда должны быть при деле.
— Моя нэн тоже так говорит, — опечалился конопатый парнишка. — Только она все больше про уборку навоза.
Нэн — это бабушка, догадалась Агнесс. К йоркширскому диалекту ей привыкать и привыкать. Отослав Диггори, который чесал в затылке, переваривая услышанное, она принялась рыться в сундуке. Осмотреть спальню времени не было. Окно, кровать с балдахином, туалетный столик — и на том спасибо. Ах, ну где же эта книга? Надо ее побыстрее найти. Еще оставался шанс доказать дядюшке, что она не такая пустышка, как он думает.
