— Это только нервы, — заверила она его, да и себя тоже. — Всего лишь нервы, мускульный спазм и больше ничего.
Но не успела она договорить, как вновь почувствовала это. Такое маленькое щекочущее мерцание. Только на этот раз оно произвело серию крошечных вспышек, которые скрутились внутри нее в жаркую спиральку.
Чувство могло быть названо лишь материнским оно впервые пробудилось в ней и слезами нахлынуло к глазам. Никки любила детей. Она всегда хотела ребенка. Даже после развода со Скоттом она часто жалела, что ребенка у них не было, хотя это наверняка повлекло бы за собой перебранки с бывшим мужем из-за опеки и прав на регулярные посещения. Теперь, если верить утверждению Сильвера Торна, выходило, что она зачала. Но смеет ли она поверить надежде, поверить тому, что величайшее ее желание и вправду исполнилось? Тем более, что человек, сказавший ей это, явно их нуждается в психиатрической помощи, и довольно серьезно нуждается. А после всего, что случилось сегодня, и она, видно, тоже.
— Люди склонны верить тому, чему хотят верить, — заключила она. — Сила внушения. Вы внедрили в мое сознание идею, и мой беби есть простая реакция на это внушение.
— Посмотрите на свой живот, Нейаки, и скажите, что вы там видите, — посоветовал ей Серебряный Шип. — Вы просили доказательства. Я дал его.
— Вижу свои джинсы, — усмехнулась она.
— Под брюками, женщина. На вашей обнаженной плоти.
Она скептически взглянула на него.
— Вы уверены, что с вашей стороны это не подлый маленький маневр, дабы опять проникнуть в мои штаны?
Он ничего не ответил, терпеливо ожидая действия, о котором просил ее.
— О'кей. Поиграем и дальше.
Она расстегнула «молнию» и сдвинула материю вниз вместе с резинкой трусиков.
Глаза ее расширились, подбородок дрожал. Там, ясный как день, проявился тонкий голубой отпечаток, напоминающий татуировку в форме клейма.
Никки схватила руку Сильвера Торна, повернула ее и придирчиво осмотрела ладонь и пальцы. Но не нашла там ни следов от чернил, ни резинового штампа, ничего такого, что могло бы произвести оттиск на ее животе.
— Каким образом?.. — растерянно воскликнула она.
— Это знак, о котором вы просили, — сказал он искренне. Его чистый, кристальный взгляд завораживал ее, принуждая поверить. — Ребенок родится в Месяц Вороны, и в честь этой птицы слов и мудрости наш сын будет назван Сейдж, что значит — Мудрец.
Никки издала горестное стенание и устремила на Серебряного Шипа взгляд, исполненный беспомощной покорности.
— Вам бы надо понимать, черт возьми, что я загнана в угол и вынуждена принимать все как есть. Что мне ничего не остается, как только младенчески сосать свой большой палец!
Он усмехнулся своей загадочной, околдовывающей, ни на что не похожей усмешкой, вмиг омолаживающей его лет на десять, превращая в этакого красивого, лет тридцати с чем-то, дьявола с небрежно засученными рукавами, если позволительно сказать так про полуобнаженного человека.
— Возможно, вы просто повторяете движения находящегося в вас беби.
— Ох-хо! Мы будем упражняться в остроумии? — отбила она его шутку.
Серебряный Шип продолжал смешивать воду с сушеной смесью, извлеченной им из кожаного мешка.
— Что это вы тут варганите? Волшебный напиток?
Он рассмеялся:
— На этот раз никакой мистики, маленькая гусыня. Я готовлю еду.
Никки вгляделась в сероватую массу и с отвращением сморщила нос:
— Это еда? Выглядит как заплесневелые помои.
— Завтра я проверю силки, и у нас будет свежее мясо. Возможно, жирная белка или кролик. Ну а теперь придется утолить голод этим кушаньем, которое у нас называется такувах-непи.
— Таку… что?
— Такувах-непи. Водяной хлеб, делается из перетертых зерен и сушеных ягод. Очень питательно и не так уж неприятно на вкус, — заверил он, ее, перекладывая смесь в формочки и помещая их на раскаленные камни в середине костра. — Когда хлеб испечется, он покажется вам более аппетитным.
— Сомневаюсь, — проворчала она. — И вообще, если бы вы чуть пораньше сказали мне, что мы собираемся обедать, я облегчила бы ваши хлопоты. У меня в рюкзаке находится до сих пор нетронутый ленч.
— Вы принесли еду своего времени? — заинтересовался он. — Я бы рад был посмотреть, как изменилось с наших времен приготовление пищи.
— Да уж, кое-что изменилось… Не думаю только, что вас это восхитит, — предупредила она его, потянувшись к рюкзаку. — У меня тут сандвич с ветчиной, коробочка чипсов, консервированные фрукты и пара упаковок с напитками. Но, проболтавшись, весь день в рюкзаке, все, вероятно, утратило свежесть и отсырело. Надеюсь только, что ничего не испортилось. Впрочем, волнует сама мысль завершить этот безумный день отравленной пищей.
Первым делом надо проверить, как обстоит дело с ветчинным сандвичем. Она развернула фольгу, которой Серебряный Шип весьма заинтересовался.
— Это что, такая материя для еды? — спросил он. — Я был как-то на ужине в доме у Гэлловеев и видел у них изящные льняные квадратики, называемые салфетками, но таких ярких и блестящих, как эти, никогда не видел.
— Это не льняное полотно. И вообще никакая не материя, а просто алюминиевая фольга, — терпеливо объяснила она, слишком голодная, чтобы вступать с ним в дискуссию по поводу его пространственно-временных вывихов и вычурных псевдоиндейских сказок. Она просто разломала сандвич и половину передала ему. — Надеюсь, вы не откажетесь от примитивного бутерброда, состряпанного из хлеба, ветчины и ломтика сыра?
Серебряный Шип проверил, как идет выпечка его ягодного хлеба, поглядывая при этом на сандвич.
— Тучный хлеб. А что это такое желтое?
— Горчица, — сказала она, приступая к еде. — Вкусно. Попробуйте.
Обнюхав сандвич, Серебряный Шип испробовал его. Он тщательно прожевал первый кусок и кивнул:
— Да, вкусно.
Никки раскрыла небольшой пакетик с картофельными чипсами, взяла немного себе, остальное протянула Серебряному Шипу.
— Знать бы заранее, что придется делить ленч на двоих, я взяла бы еще один сандвич и огромный пакет чипсов.
— Это называется чипсы[15]? — спросил он, рассматривая неведомую еду. — Они что, такими растут и созревают?
— Нет. — Никки хихикнула. — Нет, простофиля! Их делают из картофеля, нарезают тонкими ломтиками и обжаривают в масле.
Подумав немного, он кивнул и проговорил:
— Ладно, я их попробую, несмотря на столь невообразимое название.
— А что такого ужасного в их названии? — Нейаки! — Брови его удивленно поднялись. Неужели вы никогда не слышали об оленьих, лосиных и коровьих лепешках?
