– Ты слышишь, солдаты мои считают тебя шпионом! – сказал он. – Я не желаю слушать твоих оправданий, все равно они ничем не могут изменить твоего положения! Ты мой пленник.
– Я не отказываюсь от плена, – отвечал старый укротитель змей, – я знаю, что я невинен. Я вовсе не шпион. Я пришел предостеречь тебя от нападения. Не полагайся на слова того человека, который лежит на полу без чувств, он изменник!
– Обыскать карманы иностранца! – приказал предводитель стоявшим около него воинам.
Они бросились на Алабассу, оборвали его шитый шнурками кафтан и перешарили карманы.
– Вот бумажник! – закричал вдруг один из них, ощупав его рукой и почувствовав, что он глубоко вшит в подкладку.
– Оторвать его! – приказал начальник.
Солдаты сделали это и подали бумажник вождям.
Те подошли к столу, чтобы подвергнуть бумаги тщательному осмотру.
Все они, по-видимому, были вполне невинного свойства, так как один из вождей хотел уже собрать их и положить обратно в бумажник. Но в эту минуту другой нашел в нем секретное отделение, разорвал бумажник и достал несколько бумаг, доказавших, что старый укротитель змей был прав, называя иностранца младшим ходжой Алабассой из Перы. Но это было бы еще ничего, он мог отказаться от своего прежнего положения и прежней религии. Но вот оба вождя, вокруг которых с любопытством столпились воины, нашли еще другие бумаги, из которых узнали, что Алабасса был родом серб, что он, желая возвыситься в Турции, перешел в мусульманство, состоял на службе у бывшего Шейх-уль-Ислама и действовал в его интересах.
Ярость всех бывших в шинке восставших не знала границ, и оба вождя вовсе не считали своею обязанностью защищать изменника, шпиона и врага отечества. Все бросились на успевшего уже прийти в чувство Алабассу, он мигом был вытащен из шинка на улицу и растерзан на куски. Подобно диким зверям, набросилась разъяренная толпа на изменника, одни побивали его камнями и палками, другие рвали на куски.
– Ведите нас в бой! – кричали воины, размахивая оружием. – Мы хотим напасть на проклятых мусульман, хотим биться с ними! Зачем вы еще медлите, ведите нас! Мы хотим победить!
– Победить! Хотим победить! – отовсюду раздавались крики воинов, воодушевленных мужеством и ненавистью к врагам.
Это высокое чувство увлекло и обоих вождей.
– Не вступайте в битву! – закричал старый укротитель змей, которого два воина связывали веревками, чтобы, как пленника, потащить за собой. – Послушайтесь моего предостережения! Вы будете побеждены! Паша имеет в своем распоряжении силы, втрое превосходящие ваши…
Но голос предостерегающего Абунецы был заглушен криками солдат.
– Вперед! – громко разнеслось во все стороны.
Вожди приказали бить тревогу.
– В бой! К победе! – кричали исполненные мужества воины, размахивая оружием.
Под прикрытием ночи они собрали свои отряды. Это было значительное войско. Затем жаждущие брани смельчаки выступили, увлекая за собой и пленного укротителя змей.
Мы оставили Рецию как раз в ту минуту, когда она, беспомощная, всеми покинутая, в отчаянии, с ребенком на руках, бросилась на рельсы перед приближающимся локомотивом.
Что было ей теперь в ее жалком нищенском существовании, когда Сади оставил ее? Что было ей в жизни без него? Зачем должен был бедный ребенок, залог его любви, прежде времени узнать горе и нищету – единственный удел его и матери в этом мире с тех пор, как Сади бросил ее?
Есть глубина скорби, равная безумию! Если она охватит нас своими когтями, если эта лютая скорбь терзает наше сердце, тогда нет места ни размышлению, ни страху, ни колебанию.
В такую-то минуту, когда нам кажется, что Бог отступился от нас и нечего уже более ожидать нам на свете, в такую минуту Реция решилась умереть, не испугавшись ужасной кончины и греха, в такую минуту с улыбкой мужества, словно шла не на смерть, а на освобождение, бросилась она на рельсы.
Не являлась ли эта ужасная картина во сне Сади-паше? Где был он в то время, когда несчастная Реция искала смерти?
Не подозревая ее ужасной участи, занятый своими планами и важными делами, он сидел в роскошном дворце принцессы Рошаны.
Неужели в эту минуту страшное предчувствие внезапно не охватило ужасом его душу? Не подсказал ли ему внутренний голос имя несчастной, покинутой им возлюбленной? Или ласки принцессы заглушили в нем тихий голос совести и он остался неуслышанным?
Говорят, что при такой пылкой любви между любящими сердцами существует тесная связь, так что один предчувствует опасности и особенно тяжелые события в жизни другого, как бы далеко он от него ни был.
Имел ли Сади подобное предчувствие? Казалось, что да: у принцессы им внезапно овладело непреодолимое беспокойство, казалось, что-то влекло его оттуда, точно где-то ждало его какое-то дело.
Но не образ Реции носился над ним, не он наполнял его душу, не он всюду преследовал его! Он был давно уже вытеснен из его сердца другими, более блестящими образами!
В то время как несчастная женщина приняла отчаянное решение умереть вместе со своим ребенком, сторож на железной дороге, Туссум, человек уже пожилой, вышел из своего маленького, близ рельсов лежащего домика исполнить свою обязанность: перед приближением поезда осмотреть полотно железной дороги.
Осмотр этот приходилось делать ему так часто, что мало-помалу он стал чисто механическим обходом рельсов. Такие работы, часто повторяющиеся и которые, в сущности, вовсе нельзя назвать работой, в конце концов делаются весьма небрежно. Но Туссум и в эту ночь исполнил свою обязанность; низко, над самой землей держа фонарь, обходил он полотно железной дороги, производя осмотр.
Была холодная, темная, неприветливая ночь, и старый Туссум качал головой, отправляясь в путь. Все небо было подернуто облаками. Сквозь них не сияла ни одна звездочка.
Вот Туссум осмотрел свою полосу и хотел уже повернуть назад по направлению к дому, как вдруг, близко за собой, услышал рев локомотива. Он хотел отойти немного в сторону, так как ему хорошо было известно, что нельзя стоять близко к проходящему мимо поезду – ветром может втянуть неосторожного между колес.
В эту минуту шагах в пятидесяти ему показалась человеческая фигура.
Туссум подумал, что ошибся, и хотел подойти поближе, но поезд с такой быстротой и силой приближался к нему, что старик поневоле должен был отскочить от рельсов. Он побежал дальше, но не прошло и минуты, как с шумом мчавшийся локомотив догнал его.
Тут он заметил, что какая-то женщина с ребенком бросилась на рельсы.
