Я безоглядно, до смешного, верила в будущее. Не имея никакого опыта в делах, я ни на минуту не задумалась об ожидавших меня трудностях; а задумайся я, и при всей моей жажде деятельности я вряд ли решилась бы продолжать. А так мне кружили голову азарт и отвага молодого генерала накануне решающего сражения.
Около месяца потребовалось для того, чтобы я досконально разобралась с вышивальной машиной, приобрела определенные навыки работы с нею и спорый темп. И я распорядилась перевезти машину ко мне на квартиру. Дома поставила ее посреди гостиной и, усевшись на диван, издали любовалась на нее. Она стояла на ковре между двумя креслами и уставленным безделушками и фотографиями столом – основательная, устойчивая, сама по себе, холодно посверкивая стальными частями… Я почувствовала головокружение, словно с огромной высоты свалилась на землю. Машина была символом нового уклада моей жизни… Если одолею первые трудности и многое переломлю в себе, тогда мир будет моим. Игра стоила свеч. Еще несколько дней машина бросала мне вызов, но мой дух был непоколебим».
Это была поразительная женщина! Воспитанная для того, чтобы ничего не делать, ни о чем не заботиться, полагаться только на других людей и прежде всего – на мужчину, который находится рядом, она во всем шла наперекор своему – удобному, спокойному – предначертанию. И дело не только в том, что так складывались объективные обстоятельства. Покорного, как говорится, судьбы влекут, строптивого – волокут. Она не влачилась по стезе своей судьбы – она влеклась по ней с таким достоинством, с такой жизненной силой, что, увы, ни один мужчина из встречаемых ею на пути просто не мог ей соответствовать. Пожалуй, только герцог-охотник, неутомимый покоритель сиамских джунглей и женских сердец, был бы ей под стать… но где он, тот герцог? Канул в Лету.
Мария, бывшая великая княжна Романова, бывшая принцесса Бернадот[6], испытывала органическое, внутреннее неприятие позиции женского подчинения мужчине. Да, традиционно женщина должна быть замужем. Вообще мужчина – существо, в хозяйстве нужное, иногда полезное, иногда приятное. Но наступает минута в жизни неуемной, сильной женщины, когда он становится или опорой для нового рывка вперед, или камнем, тянущим на дно. И если все же он камень, значит… значит, тем хуже для него.
Другое дело, что Мария Павловна, возможно, неосознанно или повинуясь все тем же судьбам, которые неумолимо влекли ее, всегда выбирала именно таких мужчин, от которых могла душевно и физически освободиться в любое мгновение.
Но, впрочем, мы несколько забежали вперед.
Первая блузка была продана Шанель, как и договорились, за 450 франков, и дело пошло. Мария нашла помещение для мастерской на задворках улицы Франциска I.
В начале 1921 года Шанель начала готовить новую весеннюю коллекцию, которая должна была быть представлена 5 февраля. То есть времени в обрез… как всегда на осуществление великих замыслов. Вышивки были в большой моде, поэтому дому «Китмир» не приходилось страдать от недостатка заказов. Вдобавок Шанель предоставила Марии практически карт-бланш в выборе узоров, ниток и материи для вышитых блузок и платьев. Разумеется, основные идеи Шанель тщательнейшим образом были обсуждены. То есть она давала направление, стиль, а в остальном доверялась вкусу Марии. И ее вкус не подвел…
Ткани раскраивали у Шанель, потом части пальто, туник, блузок перевозили в «Китмир», где их расшивали, а для окончательной «сборки» снова перевозили к Шанель. Для первой коллекции Мария придумала серию сарафанов (или туник) из легкого, струящегося серого шелка, которые были вышиты серыми нитками разных оттенков с добавлением красного. Получилось нечто совершенно невероятное! Когда позже на этот сарафан пошли заказы, она всегда выполняла их сама, потому что это были самые трудные узоры. А впервые на публике Мария увидела его в «Ритце», на даме за соседним столом. И ей стоило огромного труда не глазеть на даму и удержать руки, рвавшиеся ощупать знакомый рисунок.
Модные журналы того времени – «Вог», «Сад моды», «Искусство и мода» – полны рисунками, представляющими «прелестные вышивки „Китмира“. Это шали, летние платья, пальто, блузки, сумочки, пояса и сарафаны, сарафаны, сарафаны…
На первом же показе коллекции Мария получила множество новых заказов. Именно тогда она плакала от счастья в такси, именно тот день ознаменовался вынужденной стрижкой…
Однако если кто-то думает, что хозяйка нового дома вышивки теперь с легким сердцем бросилась в омут светской жизни, наверстывать упущенные удовольствия, то он сурово ошибается.
Мария все взвалила на свои плечи – и административные обязанности, в которых, к несчастью, не слишком-то разбиралась, и работу в мастерской, и участие в выставках… Сведущие люди советовали ей нанять побольше профессионалов, однако Мария не спешила это делать, стремясь дать работу прежде всего своим, русским.
У бывшей великой княгини работали бывшая баронесса Кира фон Медем, жена знаменитого художника Мстислава Добужинского, актриса Лидия Копняева, Вера Судийкина, которая вскоре вышла замуж за композитора Стравинского; администратором был барон фон Герц… Впрочем, каждое русское предприятие в эмиграции могло похвастаться самыми что ни на есть громкими именами, потому что работу искали все.
Пока работы в «Китмире» хватало. Количество заказов превзошло самые смелые ожидания Марии Павловны. Это было хорошо, но исполнение их поглощало все время: ведь в «Китмире» было только четыре профессиональные вышивальщицы, умеющие работать на машинах. Случалось, Мария и за полночь давила педаль машины с единственной мыслью в усталой голове: завтра отдавать. Свекровь всегда была рядом и от работы отрывалась только за тем, чтобы пойти к примусу, где постоянно клокотал кофейник, и для поддержания сил налить по чашке крепкого черного кофе.
А в это время муж Марии гонял на автомобиле по дорогам Франции, маялся от безделья (он был органически не способен долго работать, хотя, берясь за какое-то дело, поражал всех хваткой и сметкой и мог бы, конечно, достичь огромных успехов, когда бы не презирал в глубине души всякий труд как таковой и не работал, по словам Марии Павловны, «словно отбывая роль в ненавистной ему комедии») и методично разорял свою жену. Нет, он не опускался до пошлости – не играл, к примеру, в казино, спуская фамильные романовские изумруды и рубины. Однако именно последние изумруды из тех, что были спасены из России, продали ради вложения в некое его предприятие в Голландии, которое еще не приносило такую прибыль, чтобы можно было делать ощутимые вложения, и которое скоро прогорело, нанеся весомый удар по «Китмиру».
