— Как жаль! — снова и снова повторялись эти слова, и Изабель старалась не закричать.
Голос Ричарда доносился снизу, и она радовалась, ведь это означало, что его нет поблизости, что он, вероятно, наслаждается своим вечером, слишком много пьет и забыл, куда отправил ее для…
— Наказания, — прошептал он позади нее, и по законам сна возникло пугающее чувство, что он рядом, что она слышит, как он смеется в столовой, но ощущает его горячее дыхание у себя на затылке.
Даже во сне она понимала, что нельзя сопротивляться мужу.
Ей не позволяли присутствовать на вечере, поскольку в то утро за завтраком она рассердила Ричарда. Она не могла вспомнить, что сделала или сказала, но он с силой наотмашь ударил ее по лицу.
Ричард почти никогда не бил ее так, чтобы кто-нибудь мог случайно заметить следы.
Но в этот раз разгневался настолько, что забыл собственное правило.
И это тоже была ее вина — так рассердить его и испортить собственную внешность перед его торжественным приемом.
Она заслужила еще одно наказание, и он запер ее в чулане верхнего коридора до тех пор, пока не решит, каким оно будет.
В темноте злой дух начал прикасаться к ней, и Изабель закричала.
Проснувшись от собственного крика, она обнаружила, что стоит на четвереньках в спутанном постельном белье, словно собиралась ползком выбраться из своего ночного кошмара. Изабель дрожала, продолжая вспоминать руки Ричарда у себя на горле, ее кожа была мокрой от пота.
А затем на пороге ее комнаты появился Дариус, держа свечу, которая освещала его красивое лицо. Он все еще был в той же одежде, что за обедом, но рубашка расстегнулась, а волосы спутались, как после сна.
— Елена! Вам нездоровится? — спросил он.
Изабель покачала головой и стянула завязки ночной рубашки, чтобы закрыть горло.
— Это был… просто сон. Все в порядке. — Ее голос охрип от стыда.
— Что ж, давайте устроим вас снова. Миссис Макфедден не проснулась, но, думаю, мы не станем беспокоить ее и справимся сами. — Дариус прошел вперед и поставил свою горящую свечу на стол у кровати. — Если надо, я отвернусь, чтобы дать вам возможность забраться обратно под одеяло. Сейчас около пяти утра, и время поспать еще есть.
Изабель улыбнулась. Он просто удивительный человек, если заботится, о ее скромности в такой час, однако ее ноги окоченели, и она была благодарна ему за доброту. Забравшись вновь под одеяло, она села, опершись на подушки.
— Я снова там, где положено, мистер Торн.
Он не двигался, и она уже собралась повторить свои слова, на случай если он не расслышал ее, но тут Дариус повернулся и быстрыми решительными движениями поправил пуховое одеяло.
— Давайте найдем что-нибудь вам на плечи. — Взяв вязаную шаль, которую миссис Макфедден оставила у спинки кровати, он накинул ее на Изабель. — Вот так.
— Из вас получится замечательная горничная, мистер Торн.
Теперь пришла его очередь улыбнуться:
— Приму к сведению. И если моя следующая работа не будет опубликована, займусь поиском места. — Перестав улыбаться, он протянул руку и тыльной стороной пальцев коснулся ее щеки. — Вы влажная и холодная на ощупь.
— Я… Дурные сны…
— Вы умрете, если подхватите простуду. Проклятие, камин погас.
— Я в порядке!
Он не стал спорить, а быстро встав с кровати, положил в маленький камин дрова и разжег огонь. Спустя всего несколько минут от очага начало распространяться веселое тепло, и Дариус переставил экраны так, чтобы направить его поток к Изабель.
— Мистер Торн…
— Ну вот, так-то лучше, — произнес он, стоя спиной к ней.
— Мистер Торн, — повторила она, более настойчиво прося его внимания.
Он обернулся, и у нее перехватило дыхание.
Ну вот, опять. Эта дрожь внутри, когда он смотрит на нее. То же самое ощущение, как тогда, когда он взял ее руку… Изабель была видна его шея и несколько соблазнительных дюймов обнаженной кожи груди с темно-каштановыми завитками волос. От него исходила притягательная мужская сила, которая смущала и возбуждала ее. И вместо того чтобы после привидевшегося кошмара испугаться его силы, Изабель потянулась к ней.
— Вы до сих пор не переоделись, мистер Торн. Вы никогда не ложитесь спать?
Подняв руку, он дотронулся до воротника куртки, как будто только что обнаружил, в каком он виде.
— Я опять заснул в библиотеке. Это еще одна моя ужасная привычка.
— Это не такой уж страшный порок. — Изабель плотнее укутала плечи мягкой шалью. — Существуют и худшие грехи.
— Существуют. — Подойдя ближе, Дариус остановился в ногах большой кровати и водил пальцами по завитушкам орнамента, вырезанного на стойках спинки. — После… Индии, когда мы вернулись в Англию, мне каждую ночь снились кошмары. Думаю, я специально выработал привычку работать по ночам до полного изнеможения, убегая от них, но это делало их только страшнее.
— Они до сих пор преследуют вас?
— Нет. — Смущенный разговором Дариус опустил голову. — Потому что я в конце концов признался в них Эйшу. Я рассказал ему о снах — и это помогло. Не знаю почему, но когда я вслух говорю о своих страхах, они теряют свою власть надомной. И если… — он снова взглянул на нее, прежде чем продолжить, — если вы когда-нибудь захотите поговорить о том, что случилось, или рассказать свои страшные сны, то я хороший слушатель.
— Я в вас не сомневаюсь. — Изабель глубоко вздохнула и задумалась, хватит ли у нее мужества произнести непроизносимое. Стыд и неловкость угрожали нахлынуть без всякой причины, но, глядя на Дариуса, Изабель помнила только, что он был невероятно заботливым, ни разу не требовал от нее ответа и не осуждал ее импульсивный побег от своих обязательств. — Не знаю, переживу ли, если вы станете плохо думать обо мне, мистер Торн.
— Что бы вы ни сказали, Елена, мое мнение о вас никогда не ухудшится. — Он робко сел на край кровати на приличном расстоянии от Изабель, но все же в пределах досягаемости. — Если только вы не собираетесь сказать мне, что цените римских философов выше представителей греческой школы — человек должен провести где-то черту.
Шутка удивила ее и сделала все более реальным.
— Произведения Марка Аврелия не имеют себе равных по здравомыслию, разве не так? — спокойно спросила она. По правде говоря, римская философия была единственным, что она могла вызвать в памяти, так как близость Дариуса парализовала ее разум.
— Марк Аврелий? — Он сделал вид, что поражен. — Но где утонченность? Он диктует ответы, тогда как Сократ задавал бы вопросы. — Он вздохнул. — Вы мастер менять темы.
— Как и вы. — Несколько секунд Изабель рассматривала свои руки, лежавшие поверх одеяла, и старалась найти в себе мужество, но оно изменило ей. — Это все так… отвратительно и… унизительно. Я не могу говорить об этом. Пожалуйста, не спрашивайте меня.
