Доминик почувствовал, как конец трости приземлился в опасной близость от его бока. Кровать содрогнулась от очередной попытки деда привести внука в чувство:
— Я сказал, вставай!
Издав стон, он скинул подушку и посмотрел на последнего человека, которого хотел бы видеть. Но он знал, что если вернётся в Англию, то ему снова придётся увидеть лицо этого ублюдка. Рано или поздно. Его дед никогда не обманывал ожиданий.
Конец трости добрался до его рёбер.
— Вставай!
В этот момент взгляд старика наткнулся на татуировку Доминика. Указывая на неё трясущимся пальцем, он с дрожью в голосе спросил:
— Ты носишь символ Сатаны?
Доминик удивился:
— Что? Это?
— Этот знак символизирует зло.
Скривив рот, он ответил:
— Значит, я должен его носить.
Морщинистые губы его деда превратились в тонкую полоску. Он был лишь своей собственной тенью. И не был похож на ужасающий образ из юности Доминика.
Доминик отбросил трость с кровати и откинулся на подушки с преувеличенным вздохом.
— Итак, ты до сих пор жив.
Седые брови его деда взлетели вверх.
— К твоему разочарованию. Я знаю, тебе ничего не надо, кроме уверенности в том, что я умер и гнию в могиле.
Доминик пожал плечами — праздное обманчивое движение, поскольку кончиками пальцев он коснулся внутренней стороны ладони, ощутив сморщенный след от шрама, который он получил в девять лет – нежный возраст, что говорить. Он вздохнул, почти почувствовав вонь тлеющей плоти. Его собственные крики эхом отдались в голове – он умолял миссис Пирс, любимицу его деда, остановиться, убрать раскалённую до бела кочергу от его ладони.
— Я не мог отправиться к Создателю, пока я не сделал всё, что мог с помощью тебя.
— Ты имеешь в виду, что ты ещё не закончил?
— Бог знает, я старался. Старался уберечь тебя от участи твоего отца, но осталась ещё одна вещь, которую я могу сделать для тебя.
— Я немного стар для того, чтобы терпеть твои обычные наказания. Кроме того, разве миссис Пирс ушла на покой и перестала быть твоей фавориткой?
Доминик наклонил голову. Старая дородная женщина пугала его в детстве. И на то была причина. Он согнул лежащую на боку руку.
Взгляд его деда скользнул к согнутой руке.
— Она поймала тебя за игрой в карты. Твой отец буквально зарыл в землю герцогство, играя. Её реакцию можно было понять, – он вздохнул. – Мне дали право опеки над тобой…
— Потому что единственным живым родственником по линии моего отца была немощная старая тётка.
— Потому что я был викарием и вторым сыном барона. Они знали, что тебе нужен хороший духовный наставник, коим твой отец никак не мог быть.
— Да, и миссис Пирс была глубоко духовным и хорошо….
Что–то проскользнуло во взгляде его деда. Тихим голосом он сказал:
— Я отчитал её за столь жёсткие меры наказания в тот день.
— Но ты всё–таки сохранил ей место в качестве моей гувернантки.
— У неё были благие намерения. От всего сердца. Как и у меня. В конце концов, в твоих венах течёт кровь твоего отца…
Руки Доминика сжались на покрывале. Он слышал это много раз подряд.
— Что ты тут делаешь? — Доминик устало махнул рукой. – Бросаешь мне вызов, придя в эту знаменитую обитель порока?
— Моя последняя надежда на спасение твоей бессмертной души – это увидеть тебя в здравии и хорошо устроенным. Я не смогу насладиться Раем, пока тебе не будет хорошо. Если ты женишься на богобоязненной девушке, как только представится такой шанс, и не отвернёшься от такой возможности, как это сделал твой отец…
— И это всё, что поддерживает в тебе жизнь? Чтобы от тебя избавиться, мне просто нужно быть «в здравии и хорошо устроенным»? — Доминик задал этот вопрос с кажущейся лёгкостью, несмотря на то, что внутри у него всё клокотало от гнева, по венам разливался огонь. Он скрестил руки за головой, все еще ощущая шрам на своей ладони.
— Брак, хм? Да, здесь есть, о чём подумать.
Глубокие морщины стали чётче проглядываться на лице его деда, делая его похожим на грустную собаку. Поразительно, что его прекрасная мать – как все говорили, уже настолько прекрасная в семнадцать лет, что заманила в ловушку брака герцога, — дочь этого человека.
— Действительно. У меня уже есть список подходящих кандидаток, — он похлопал по своему жакету в том месте, где, должно быть, он и был спрятан. – Очень приличные девушки. Может, обдумаешь это? – джентльмен сжал в руках трость и, казалось, ждал ответа Доминика.
Потягиваясь в постели, он ткнул подушку несколько раз.
— Нет, проклятье! Ты вовсе не похож на здорового и бодрого старика. Держу пари, что ты не протянешь и до конца зимы, – он жестоко улыбнулся, ярость закипела в нём, такая же сильная и ударяющая в голову, как хороший кларет.
— Итак, ты оставишь всё как есть? – дед сверлил её взглядом холодных, хорошо знакомых глаз. Он сложил загрубевшие руки на своей трости. – О, я слышал все эти слухи о тебе. Рассказы о твоих подвигах докатились и до Англии. Ты стал таким же, каким был твой отец.
Доминик улыбнулся, получая удовольствие от осуждения в глазах деда. В детстве он изо всех сил пытался добиться одобрения этого человека. Безуспешно. После очередной неудачи, он решил, что проще жить, не принимая во внимание ожидания деда, а лучше – идти против них.
— Разочаровывать тебя – одно из моих самых главных стремлений в жизни.
— Ты не задумывался о наследнике?
Горечь затопила Доминика.
— Чтобы продолжить великую традицию этой семьи? — он повертел головой, ослабляя напряжение в плечах. – Нет, спасибо.
Без сомнений, он вёл бы себя по–другому, если бы его дед не был таким человеком. Доминик бы не старался забыться в грехе и пороке при каждом удобном случае, чтобы сбежать от одиночества. Он бы не был таким порочным… настолько, чтобы повергнуть в бегство такую женщину как Фэллон О’Рурк. Хорошую женщину. Подходящую. Такую, кого, скорее всего, одобрил бы его дед, — даже, если она не очень высокого происхождения, какой она и была, как он предполагал. Руперта Коллинза больше волновало моральный облик человека, а не его положение в обществе.
И Доминик также одобрял её. Одобрял? Чёрт. Не самое подходящее слово, но как ещё можно было описать его чувства, если мысли о ней постоянно осаждали его. К несчастью, он больше её не увидит.
Голос деда оторвал Доминика от мыслей о Фэллон О’Рурк.
— Я хотел вырастить тебя богобоязненным человеком.
Страх. Да, человек, сидящий напротив, научил его многому, что касается страха. Такими способами, которых он никогда не забудет. Он вспомнил тяжёлые шаги миссис Пирс, приближающейся к детской. Ощущения от удара трости по спине. Ожог от раскалённой до бела кочерги на своей ладони. Холодные, бесконечные ночи, проведённый на коленях в часовне, чувство ужасного голода во время поста. Миссис Пирс заполняла всю жизнь Доминика. Весь его мир. Мир, который его дед считал подходящим для своего внука.
