– Поди сюда, детка.
Мереуин нерешительно двинулась вперед, и нетвердая рука схватила ее и дернула вниз.
– Не бойся промокнуть, – посоветовал низкий голос, когда она попыталась воспротивиться. – Ты и так насквозь мокрая.
И правда, решила Мереуин, валясь на пол. Наверное, ее в бессознательном состоянии бросили прямо в лужу, поскольку платье вымокло, что было ужасно неудобно и неприятно. Она чувствовала себя измученной и больной, но все еще пребывала в каком-то оцепенении.
– Произошла ошибка, – сообщила она своей товарке. Сознание прояснялось, и она снова могла связно говорить. – Меня необоснованно обвинили в… в… ну, это на самом деле не важно. Мне надо поговорить со стражей или с кем-нибудь, кто тут командует. Они должны меня выпустить!
Толстуха фыркнула, и Мереуин сморщила носик от убийственного запаха перегара, распространившегося в сыром воздухе.
– Что толку! Никто тебе не поверит! – Соседка опять презрительно хрюкнула. – Вы, бывает, такого намелете, что подумаешь, будто ни разу в жизни не согрешили!
– Но я никогда ничего плохого не делала! – настаивала Мереуин, напрягая глаза, чтобы разглядеть в темноте лицо соседки. – У них нет никаких причин меня тут держать!
В голосе толстухи вдруг зазвучала усталость.
– Да ладно, милочка. У тебя здорово получается, это точно, только не трать на меня силы. Прибереги для мирового судьи. – Она рыгнула, потом с восхищением добавила: – А тебе можно поверить, голосок-то, как у благородной! Должно быть, неплохо для заманивания клиентов.
Мереуин показалось, что масса обрюзгшей плоти заколыхалась, – а мир поплыл и закружился у нее перед глазами. Она что, лишилась рассудка? Может, это Бедлам,[13] а не грязная тюрьма в Глазго?
– А когда, как вы думаете, я увижу судью? – Девушка с трудом расслышала свой собственный голос.
– Не знаю. Никто не знает. Наше дело – ждать, покуда он выберет время, чтоб с тобой повидаться.
– По вашим словам можно предположить, будто вы тут уже давно, – заметила Мереуин, разглядывая женщину широко открытыми глазами.
Та небрежно махнула пухлой рукой:
– И не в первый раз, милочка. Меня уж сколько раз брали.
– Но что вы такого сделали? – поинтересовалась Мереуин. Скорчившись на сыром полу камеры, она не могла уяснить, как можно пойти на преступление, зная, что будешь брошен в тюрьму!
Грубый хохот ошеломил ее.
– Что-то не верится мне в такую невинность, крошка, иначе как бы ты тут оказалась! – Толстый палец ткнул Мереуин под ребра. – Ловкачка! Немало, наверное, мужчин заманила. Ну да, ты красотка, я сразу заметила, как только тебя притащили. Забрали меня за то же самое, за что и тебя, да только на сей раз не упомню, как дело было. Должно быть, хлебнула лишку. – Она снова закудахтала и вытерла жирные губы тыльной стороной ладони. – Видно, уж больно хотелось выпить.
Мереуин в ужасе уставилась на толстуху. Так эта обрюзгшая, пьяная женщина – проститутка? Кто б мог подумать!
– Я н-не такая, как вы думаете, – начала было она, но женщина перебила ее.
– Не расположена я выслушивать исповедь, милочка. Попытай лучше счастья с мировым судьей.
– Но ведь вы же сказали, что не знаете, когда он придет меня повидать! – закричала Мереуин, и охватившее ее отчаяние постепенно начало перерастать в гнев. Пускай только явится этот судья, она поставит его на место, а когда Александр узнает, что ее обвинили в торговле собой… Девушка тихо всхлипнула, не в силах сдержать отчаяния при мысли о своем положении.
Что касается мерзавца Роулингса, из-за которого ее арестовали, уж она позаботится, чтобы он заплатил страшной ценой за ее пребывание в грязной и смрадной темнице!
Мереуин почувствовала на плече пухлую руку толстухи, а ставший чуть ласковее голос проговорил:
– Ну-ну, милочка, перестань. Вижу, с тобой это в первый раз, да ты не горюй. Судья падок на хорошенькие мордашки.
– Но когда он со мной повидается? – подавляя гнев, горестно повторила Мереуин, переполняемая жалостью к себе. Она замерзла, измучилась и жутко проголодалась.
– Не знаю, – равнодушно ответила толстуха. – Меня зовут Мегги. А тебя?
– Мереуин. – Она вытерла рукой полные слез глаза. – Мереуин Макэйлис.
Не успела девушка произнести свое имя, как тут же чуть не застонала от осознания собственной глупости, ведь жирная проститутка знает теперь, кто она есть на самом деле. Но Мегги вообще ничего не сказала, и через несколько минут от сырых каменных стен камеры эхом отразился ее низкий ритмичный храп.
Мереуин отступила как можно дальше от женщины, скорчилась в углу, обхватила руками колени, прислонилась головой к каменной стене и закрыла глаза. Она совсем вымоталась, но сон не шел. Она могла думать только о братьях, о том, в какой ужас пришли бы они, узнав, где она очутилась. Господи, как же отсюда выбраться?
Через какое-то время скрипнувшая в коридоре дверь вывела девушку из беспокойного забытья, и она вскочила, не обращая внимания на боль в затекшем теле и неприятное покалывание в онемевших руках и ногах от вновь приливающей крови. Напрягая глаза, ей удалось разглядеть двух мужчин, которые шли по плохо освещенному проходу, – один в парике и свисающем с узких плеч отороченном мехом плаще, у другого, низенького и кудрявого, висело на поясе большое кольцо с позвякивающими ключами. Мереуин заметила, что оба они вооружены.
Никто из заключенных вроде бы не замечал их присутствия, даже не трудился оглядываться, и в слабом свете факела Мереуин смогла, наконец, разглядеть товарищей по несчастью. Все это были женщины, одни безобразные, неимоверно жирные, даже жирнее Мегги, другие намного моложе и симпатичнее, но все в жалкой одежде с бледными лицами. У одних на исхудавших щеках горел лихорадочный румянец, равнодушные лица других покрывали отвратительные язвы.
Мереуин умоляюще протянула руки к торопливо проходившим мимо камеры мужчинам, но они миновали ее, даже не взглянув.
– Пожалуйста, сэр, помогите мне! – прокричала она им вслед.
– Заткнись ты там, слышишь! – донесся пронзительный голос из камеры дальше по коридору.
Ошеломленная грозным приказом, Мереуин смолкла, по-прежнему прижимаясь к решетке, не сводя горящих глаз с задержавшихся перед одной из дверей мужчин. Пока один отпирал замок, второй стоял, уставившись в пространство перед собой, и Мереуин отметила на его лице покорное выражение ко всему привыкшего человека.
Через минуту мужчина вышел из камеры, ведя на веревке женщину средних лет, хорошо, насколько могла судить Мереуин, одетую. Платье было из сравнительно дорогого материала, с искусной вышивкой, хоть вся юбка заляпана темными, похоже, винными пятнами. Под глазами припухли мешки, лицо, в грязных потеках, когда-то, наверное, было красивым.
