Он придержал дверь, и Пруденс, пробормотав слова благодарности, вступила в святилище. Клерк бросил на нее еще один оценивающий взгляд и скользнул к столу. Видимо, он предпочитал передвигаться именно таким манером.
Сэр Гидеон пододвинул стул для посетительницы.
– Садитесь, пожалуйста, мисс... или миссис? Простите, не знаю, как к вам обращаться.
Пруденс подняла вуаль.
– Надеюсь, все, о чем пойдет речь в этой комнате, не выйдет за ее пределы, сэр Гидеон? Даже если вы откажетесь вести дело?
– Разговор клиента с адвокатом, вне зависимости от перспектив сотрудничества, сохраняется в тайне, мадам.
Пруденс кивнула. Она, разумеется, знала об этом, но ей требовалось подтверждение.
– Я высокородная Пруденс Дункан, – сказала она, – одна из издателей газеты «Леди Мейфэра».
Пруденс указала на экземпляр газеты, развернутый на массивном дубовом столе.
Он отодвинул от стола свой стул, пока она садилась, затем, постояв с минуту, сел сам, постукивая по газете и внимательно разглядывая посетительницу.
– В прошлый раз, насколько я помню, вас было двое.
– Трое, сэр Гидеон, – уточнила Пруденс.
Сэра Гидеона трудно озадачить, как и любого профессионального адвоката, но сейчас он пребывал именно в этом состоянии. Леди, сидевшая в его кабинете, мало походила на образ, оставшийся в его памяти после их короткой встречи в холле. Конечно, в полутемном помещении трудно было разглядеть ее. Женщина, сидевшая напротив, показалась ему серой мышкой. Он не видел ее глаз, скрытых за парой уродливых очков в толстой черепаховой оправе.
Одежда на ней была унылого серого цвета, ее не оживляли даже ярко-синяя шляпа и перчатки такого же цвета. Она выглядела чопорной и неинтересной; даже не верилось, что такая женщина способна писать хлесткие, остроумные статьи для своей газеты.
Пруденс с таким же интересом и столь же пристально рассматривала адвоката. Не без удовольствия отметила его явное изумление, но в его глазах, как она заметила, мелькнуло нечто такое, отчего ей стало не по себе. Он внимательно оглядывал ее, оценивал ее внешность и, если она не ошиблась, уже сбросил ее со счетов.
Насколько Пруденс могла судить, он был примерно того же возраста, что и Макс. Но в отличие от Макса седина у него еще не проглядывала. Волосы, густые и хорошо подстриженные, темно-каштанового цвета, зачесаны назад. Между резко очерченными, почти скульптурными бровями пролегло несколько глубоких линий, но она не могла решить, результат ли это его беспокойного и неуживчивого характера или всего лишь следы долгих часов глубоких размышлений. Его серые глаза были проницательными и умными, и в их глубине она не заметила даже намека на дружелюбие. Отвергал ли он ее или ее дело? Или такое выражение было обычным для него?
– А кто двое других издателей? – спросил он после затянувшегося молчания. Он все еще стоял, и это тревожило Пруденс.
– Мои сестры, – ответила она.
– А-а!
Он разгладил газетный лист, и она обратила внимание на его руки – пальцы белые, удлиненные, ногти, по форме похожие на лесные орешки, наманикюрены. Скорее пальцы пианиста, чем адвоката.
Он носил кольцо с изумрудом в форме печатки, и в манжетах его блестели алмазные запонки, а в галстуке булавка с алмазом. Ничего показного, все просто и элегантно. Так и должен выглядеть человек богатый, занимающий высокое положение, уверенный в себе. Было в нем что-то, что пугало или подавляло. Но Пруденс, словно не замечая этого, держалась спокойно.
Она сложила на коленях руки, затянутые в перчатки.
– Я оставила вашему клерку все документы, касающиеся этого дела. На столе у вас экземпляр пресловутой газеты. Из этого я делаю заключение, сэр Гидеон, что вы ознакомились с фактами.
– Да, как с таковыми, – ответил он. – Насколько мне известно, высокородная Констанс Дункан недавно вышла замуж за политика, мистера Энсора? Это правда?
– Правда. Но это родство никак не должно повлиять на ваше решение.
Его глаза лукаво блеснули.
– Смею вас заверить, мадам, что при оценке ситуации ничто не может повлиять на меня, кроме моего собственного суждения и наклонностей.
Его снисходительный тон вызвал у Пруденс волну гнева, который она с трудом подавила.
– Рада это слышать, сэр Гидеон. Не хотелось бы, чтобы в суде меня представлял адвокат, способный пренебречь истиной в зависимости от тех или иных обстоятельств.
Внезапно его глаза стали непроницаемыми, а лицо совершенно бесстрастным. Пруденс так и не поняла, удалось ей его уязвить или нет.
Значит ли это, что он сейчас показал ей свое истинное лицо, предназначенное для зала судебных заседаний? Точнее – маску вместо лица? Это значило бы, что он владеет весьма действенным оружием. Пруденс поднялась.
– Простите, сэр Гидеон, но, если вы не сядете, я тоже вынуждена буду стоять.
Выражение его лица не изменилось. Глаза были скрыты полуопущенными веками. Однако он жестом указал на стул:
– Прошу вас.
Он тоже сел и принялся постукивать пальцем по расстеленной на столе газете.
– Это вы написали, мисс Дункан, или одна из ваших сестер?
– Моя старшая сестра. Но это не имеет значения. Мы все трое замешаны в этом деле.
Он улыбнулся:
– Один за всех, и все за одного. Три мушкетера живы и бродят по улицам Лондона.
Пруденс сжала пальцы, радуясь, что под рукой не оказалось ничего, чем можно было бы запустить в адвоката. Но она промолчала, не выдав обуревавших ее чувств. Благо очки скрывали ее глаза, пылавшие от гнева и досады, как она догадывалась.
– Так чего же вы и ваши сестры ждете от меня?
Его голос оставался спокойным, но в нем прозвучали жесткость и раздражение.
– Мы просим вас взять на себя защиту «Леди Мейфэра» в деле о клевете, возбужденном против нее лордом Беркли.
Раскрыв наконец карты, Пруденс почувствовала некоторое облегчение. Может быть, он испытывал неловкость оттого, что приходится иметь дело с женщинами, но, когда дойдет до фактов и она представит ему доказательства, он отбросит прочь предрассудки.
С минуту сэр Гидеон не произносил ни слова, не сводя глаз с расстеленной на столе газеты. Потом взглянул на Пруденс.
– Видите ли, мисс Дункан, мне было бы очень непросто взяться за это дело. Читая статью, я испытывал искреннее сочувствие к графу. Статья чудовищная, возмутительная, злобная, рассчитанная на любителей скандалов, и ее авторы заслуживают строгого наказания. Будь я прокурором, потребовал бы максимальной меры и полной компенсации нанесенного ущерба, но не остановился бы на этом. – Он резким движением провел по газете. – Я бы стер с лица земли эту гнусную газетенку. – Он снова встал. – Простите мою прямоту, мисс Дункан, но есть реальность, которую вы и ваши сестры, видимо, не способны осознать. Женщины не должны вести кампании подобного рода. Это бездумная, продиктованная одними эмоциями нападка на пэра королевства с целью причинить ему как можно больший вред, и вам удалось добиться этой цели. Ему полагается денежная компенсация за неприятности, даже страдания, причиненные этой вашей газетой-сплетницей, сеятельницей грязных слухов. Советую вам и вашим сестрам впредь ограничиваться сплетнями, затрагивающими только ваш круг, и воздерживаться от вольного обращения с пером и бумагой.
