– Так я ошибаюсь, сэр Гидеон? – повторила она, снова водрузив очки на переносицу.
– При обычном положении дел это не было бы ошибкой. – Он с трудом овладел собой. – Но анонимные обвинения не вызывают доверия, и сомневаюсь, что присяжные отнесутся к таким обвинениям снисходительно и сочувственно. – Он снова откашлялся, прочищая горло: – Они сочтут эти обвинения трусливым ударом ножа в спину. – Он указал ей на стул: – Не угодно ли сесть?
– Я постою, – сказала Пруденс. – Благодарю вас. Анонимность обвинений может создать сложности, но у нас нет выбора. Мы не могли бы издавать газету, раскрыв свои имена и титулы, как вы могли бы догадаться, уделив этому вопросу хоть немного внимания. Вы должны найти аргументы, необходимые для процесса защиты, и принять во внимание существующее положение.
Он открыл было рот, но она не дала ему произнести ни слова.
– Полагаю, вы взяли на себя труд прочесть то, что моя сестра записала во время разговора с тремя упомянутыми женщинами. Может быть, вы захотите освежить их в памяти. Конечно... – она снова сняла очки и устремила на него испепеляющий взгляд, – если вы намерены упорствовать в своем предубеждении, мне остается лишь заплатить вам пятьдесят гиней за консультацию. Впрочем, вряд ли эту краткую беседу можно так назвать.
Она извлекла из сумки пачку банкнот и бросила на стол. Гидеон даже не взглянул на деньги.
– Садитесь, мисс Дункан. Наш разговор займет всего несколько минут. Хотите чаю?
Он дотронулся до серебряного колокольчика на столе.
– Нет, благодарю вас, – отказалась Пруденс, однако опустилась на стул.
Приступ гнева отнял у нее столько сил, что неожиданно для себя она ощутила слабость в коленях.
– Я настаиваю! – сказал сэр Гидеон и позвонил в колокольчик.
Мгновенно появился Тадиус и остановился в двери.
– Принеси нам чаю, Тадиус, и поджарь пару сдобных лепешек.
Клерк тотчас же скрылся за дверью.
– Я не голодна, сэр Гидеон, это ведь не светский визит.
– Согласен, но сейчас время пить чай, – мягко заметил он. – Я и сам не прочь выпить чашечку.
Из кучи папок, лежавших на столе, он выбрал одну, открыл ее и начал читать.
Пруденс ничего не сказала, лишь внимательно наблюдала за ним. Она тотчас же узнала заметки своей сестры и ощутила новый прилив гнева, потому что поняла, что он так и не удосужился прочесть эти бумаги. Появился Тадиус с подносом. Аппетитно запахло лепешками, плавающими в масле, и Пруденс уже пожалела о своем решительном отказе.
– Налить, сэр? – спросил Тадиус.
– Если только мисс Дункан не окажет нам честь разлить чай.
Сэр Гидеон улыбался ей, и Пруденс показалось, что она в обществе совсем другого человека. Улыбка изменила его лицо – вокруг глаз образовались морщинки, и это сделало его лицо очень привлекательным, а в серых глазах появился живой блеск.
Она покачала головой, отказываясь выполнить эту обязанность, и клерк разлил чай в две изящные чашки, которые, Пруденс могла поклясться, были из севрского фарфора. Она приняла предложенную ей чашку, подумав, что теперь неприлично отказываться. Однако лепешку не взяла.
Пруденс сидела в пальто и шляпе на краешке стула, и, если бы ей пришлось сейчас есть лепешку с растопленным маслом, это могло нанести непоправимый урон ее достойному виду, который она с таким трудом сохраняла. Сэр Гидеон между тем с удовольствием съел лепешки, время от времени делая пометки в блокноте. Покончив с едой, он сказал:
– Признаю, что не видел смысла в чтении исходного материала, поскольку ознакомился со статьей. Возможно, я действовал в спешке, но теперь, прочитав все до конца, должен заметить, что обвинение в финансовых махинациях не подтверждено фактами.
Его голос снова стал холодным и невыразительным, взгляд – колючим и оценивающим, а от улыбки не осталось и следа.
– Мы согласны с тем, что в наших доказательствах кое-чего недостает, – спокойно заметила Пруденс. – И все же убеждены в справедливости своих обвинений.
– Едва ли ваша убежденность совпадет с мнением присяжных, – возразил сэр Гидеон.
– Мы, возможно, найдем веские доказательства вины, – сказала Пруденс, ставя на стол пустую чашку.
Он насмешливо посмотрел на нее:
– Не соблаговолите ли объяснить, мисс Дункан?
– Сейчас не могу, – ответила Пруденс, полагая, что незачем раскрывать карты до тех пор, пока он не возьмет на себя некоторые обязательства.
Она не стала рассказывать ему о делах своего отца с Беркли, сочтя это бессмысленным, в случае если Гидеон откажется взять на себя защиту ее и сестер. Зачем бросать тень на отца, пусть даже эти сведения останутся конфиденциальными? Поэтому Пруденс сказала лишь:
– Могу вас заверить, что мы получим необходимые сведения.
– Если не ошибаюсь, вы сказали, что эту статью написала ваша сестра.
– Да, Констанс.
Он кивнул:
– Значит, львиную долю материалов для газеты составляет она?
– Да. Когда речь идет о политике, особенно о суфражистках.
Он снова кивнул.
– А какова ваша роль? – В его тоне послышались издевательские нотки, и Пруденс снова охватил гнев.
Она вскочила на ноги.
– На мне лежит деловая часть, сэр Гидеон. Финансы и тематика, затрагивающая природу. А теперь, прошу прощения, больше нам обсуждать нечего, и я не хочу отнимать у вас ваше драгоценное время. Благодарю за чай.
Она схватила листки с пометками, сделанными Констанс, и сунула в сумку, намеренно оставив на виду деньги, которые были завернуты в эти бумаги.
Сэр Гидеон поднялся.
– Мне вовсе не так ясно, что нам больше нечего обсуждать.
Пруденс помедлила, натягивая перчатки.
– Вы даже не скрыли своего презрения к «Леди Мейфэра». Видимо, сочли газету дилетантской. Возможно, вы не понимаете...
– Не надо приписывать мне ваши собственные слова, мисс Дункан, – перебил он ее. – А также облекать в слова мои возможные мысли.
– Но вы ведь не станете этого отрицать? – спросила она.
– Я не отрицаю, что сомневаюсь в достоинствах вашего дела, – сказал он. – Но хочу сохранить к нему непредвзятое отношение, в то время как вы пытаетесь доказать мне, что я мог бы найти в этом деле много интересного.
Он снова улыбнулся, и Пруденс усилием воли заставила себя не поддаться его обаянию, решив, что улыбка у него фальшивая – он по желанию включает и выключает ее в зависимости от обстоятельств.
– Давайте пообедаем нынче вечером, – сказал сэр Гидеон, и улыбка его стала теплее. – И можете вести себя так, как вам будем угодно. – Он широко развел руки. – Клянусь, я приду безоружным и непредубежденным, открытым для любых аргументов. Что может быть лучше и справедливее?
