Через открытую дверь она слышала, как Вернер дает указания служанкам. Голос его не был ни резким, ни властным, каким обычно бывает голос рабовладельцев, отдающих приказания рабам, – Ханне случаюсь слышать, как они это делают.
Потом в комнату торопливо вошли две молодые чернокожие девушки; они не были испуганы, а хихикали, переглядываясь. «Наверное, – подумала Ханна, – они предполагают, что я разделю ложе с их хозяином».
В голове у нее зародилась некая идея; точнее, это было продолжение того плана, который она высказала Вернеру. Пока девушки подавали ей еду, Ханна принялась их расспрашивать. Очень ли строг Малкольм Вернер? Тяжка ли их участь?
– Ой, мисси, наш маста добрый, да, – сказала старшая, Дженни. – Он никогда не бить нас, даже если мы украсть что-либо или солгать.
– Он гораздо лучше, чем другие маста, – добавила Филомни. Судя по виду, ей было не больше шестнадцати лет. – Он никогда не заставлять нас спать с ним. Он…
– Глупая ты! Конечно, нет! – вмешалась Дженни; она хотела дать товарке шлепка, но та ловко увернулась. – Но он хороший, наш маста. Я слышать, он если покупать кого-то, то никогда уже не продавать. Другие негры говорить, что так никогда не бывать. Он не бить ни мужчин, ни женщин, не продавать дети, не давать напрокат лучшие лошади улучшить породу.
Девушки продолжали болтать, но Ханна уже не слушала, ибо и так узнала все, что нужно. Она погрузилась в свои мысли, раздумывая, как добиться своего…
Тем временем Малкольм Вернер пребывал в великом смущении. Он отпер дверь помещения, находившегося внизу, маленькой душной комнаты, которую именовал своей конторой. Там стояли стул и письменный стол, книжные полки, а на столе – коробка с манильскими сигарами и, чтобы всегда была под рукой, бутылка бренди. Здесь он работал над конторскими книгами «Малверна».
Взяв сигару и налив бренди в стакан, он опустился в мягкое кресло с подставкой для ног – единственный предмет роскоши в этой комнате. Кресло было повернуто к большому окну. Хозяйство плантации практически не требовало его вмешательства, и у Вернера оставалось много свободного времени. Только в пору сбора урожая и сушки табака он считал необходимым хорошенько наблюдать за всем – и кроме того, он сам, разумеется, присутствовал на табачных торгах. Но до сбора урожая остается еще больше месяца…
Вернер хорошо обращался со своими рабами и знал, что они сделают все, что положено сделать за день, без его присмотра и подстегиваний. А Генри, надсмотрщику, было известно о выращивании табака не меньше самого Вернера, если не больше. Малкольм Вернер был единственным плантатором в Виргинии, сделавшим надсмотрщиком негра, и все считали, что это глупый поступок. Но Генри ни разу не заставил Вернера пожалеть о своем решении.
Одно было плохо – у Вернера оставалось слишком много свободного времени. Его можно было бы потратить на размышления, на чтение – либо на выпивку. И поначалу Вернер, будучи хорошо образованным человеком, намеревался перечитать все те многочисленные книги, которые были собраны в библиотеке. Но теперь книги пылились, никто их не читал, а большую часть времени он проводил в этой комнате за размышлениями и бренди. Он пил стакан за стаканом и зачастую не мог добраться до кровати без посторонней помощи.
Конечно, так было не всегда. Двадцать три года назад Вернер купил первые пятьдесят пять акров земли, построил небольшой домик, в котором поселился с Мартой. Вскоре в этом домике у них родился Майкл.
Тогда Вернер был в расцвете сил – ему только исполнилось сорок, он был здоров, энергичен, хотел и мог работать хоть сутки напролет.
В Англии он принадлежал к джентри – нетитулованному мелкопоместному дворянству, хотя и обедневшему. Он не знал, что такое тяжелый труд, и совсем не имел представления о том, что такое жизнь на плантации. Однако, получив маленькое наследство, Вернер приехал в колонию, будучи твердо убежден, что можно разбогатеть, если исполниться решимости работать не покладая рук. Решимости у него хватало, и он направил ее себе на пользу.
Он был одним из первых, кто оценил возможности табака и выращивал на своей земле исключительно табак. Был также одним из первых, кто понял, что посадки табака на одном и том же месте приводят к быстрому истощению почвы. В Англии со средневековья севооборот был основой землепользования, но здесь, в этой далекой и полудикой стране, о нем почти никто не знал.
Вскоре Вернер выяснил, что одна и та же культура хорошо родится на одном месте в течение семи лет, после чего почва истощается и землю нужно оставить в покое лет на пятнадцать. А это означает необходимость постоянно покупать новую землю. Первоначальные пятьдесят пять акров превратились в сотню, потом в несколько сотен, и наконец плантация Вернера стала одной из самых крупных в Виргинии. Эта предусмотрительность и проницательность принесла свои плоды.
Шли годы, наконец Вернер смог построить «Малверн» – дом, который должен был стать достопримечательностью в окрестностях Уильямсберга.
Вернер собирался дать бал, чтобы отпраздновать завершение строительства «Малверна», бал столь грандиозный, чтобы о нем говорили многие годы спустя. Но не успели они как следует устроиться в новом доме, как Марта заболела болотной лихорадкой и умерла…
Трагическая, совершенно неожиданная смерть жены погрузила Вернера в глубокую меланхолию, от которой, как он думал, ему никогда уже не оправиться. И конечно. «Малверн» не мог принести ему той радости, какой он ожидал, хотя Вернер и гордился своим домом.
Майклу было почти семнадцать лет, когда умерла его мать. Это был высокий, сильный, привлекательный юноша. Сын был для Малкольма Вернера тем, ради чего стоит жить; позже Вернер пришел к выводу, что именно благодаря Майклу он тогда не сошел с ума…
Но в характере юноши были некая непокорность, буйство, что одновременно и смущало, и сердило Вернера. Мальчик был безрассуден, импульсивен и почти не проявлял интереса к жизни плантации. Для отца естественно полагать, что единственный сын возьмет в руки бразды правления отцовским имением. В Англии это общепринято.
Майкл противоречил отцу на каждом шагу. Если Вернер заставлял его делать объезд плантаций, юноша становился молчаливым и угрюмым и почти ничего не усваивал из того, что ему нужно было узнать.
Гораздо охотнее он проводил время в Уильямсберге, играя в карты и, как подозревал Вернер, приударяя за женщинами. К двадцати годам он часто отсутствовал по нескольку дней. Вернер знал, что такое молодая горячая кровь, и пытался проявить терпение, уверенный, что со временем Майкл угомонится.
Однако этого не произошло. Молодой человек швырялся деньгами – глупо, щедро, и Вернер узнал, что в Уильямсберге за ним установилась репутация беспутного малого. Деньги Вернера не заботили, он был богат и далеко не скуп. Грязное пятно на имени Вернеров – вот с чем он не мог смириться.
