Ждать пришлось недолго: через несколько дней после празднества маркиза была приглашена на прием в апартаменты дофина, где ей пришлось простоять на ногах два часа — без разрешения дофина она не имела права присесть. Никогда ранее маркиза не показывала двору свою физическую слабость. Сейчас же этого было не избежать: она почти падала от усталости.
Когда король узнал об этом, он весьма расстроился, поскольку он-то понимал: своим праздником маркиза не преследовала никакой иной цели, кроме как порадовать дофина и заслужить его симпатию. И тот приступ любви, который он испытал, когда сын заболел, кончился, короля ужасно раздражало то, как дофин относился к его возлюбленной.
И избежать повторения подобного можно было лишь одним способом: вознаградить маркизу высочайшей придворной почестью — табуретом. Табурет давал ей право сидеть в присутствии членов королевской семьи.
Король колебался. Этот акт вызовет ропот возмущения при дворе. Он и так был непопулярен в Париже и не хотел, чтобы подобное отношение распространялось и на ближайшее его окружение.
Табурет для маркизы! Нет, об этом еще стоит подумать, ибо как бы дорога ни была ему эта женщина, он не может забывать о ее происхождении.
***
Предстояло официальное празднование исцеления дофина, и в связи с этим — еще одна поездка в Париж.
Церемониальное шествие из замка в город, благодарственное служение в Нотр-Дам... Министры, зная о настроениях в Париже и о растущей непопулярности короля, быстренько снизили цены на хлеб — в надежде, что парижане поблагодарят короля за это.
Луи отправился в путь без энтузиазма. По правде говоря, он бы с большим удовольствием ехал по дороге в Компьен, чем по дороге в Париж.
Экипаж с королевой следовал за экипажем Луи. Она-то никаких страхов не испытывала — она знала, что народ относится к ней как к бедной, брошенной женщине, и чем больше он, народ, ненавидел своего короля, тем больше симпатий он испытывал к королеве.
Во время пути все же раздавались возгласы: «Да здравствует король!», но чем ближе кортеж подъезжал к Парижу, тем реже становились эти крики. Город же встретил их мрачной тишиной.
Окончилась служба, кортеж двинулся в обратный путь, провожаемый все тем же молчанием. Вот проехал экипаж короля, и когда экипаж королевы приблизился к мосту дю Жур, из толпы вырвался какой-то человек с изможденным лицом и в изодранной одежде. Растолкав стражников, он подбежал к карете королевы и швырнул в окно кусок черного хлеба:
— Смотрите, мадам! За фунт такого хлеба мы должны платить по три су!
Человека оттащили прочь, а королева уставилась на хлеб, лежавший у нее на коленях.
Возничий стегнул лошадей, в толпе послышался ропот. До короля и королевы доносились выкрики:
— Три су за фунт несъедобного хлеба! Хлеб!.. Хлеб!.. Дайте нам хлеба!
Казалось, теперь ни один визит короля в столицу не может пройти без такого рода демонстрации.
***
В Версаль прибыла инфанта, старшая дочь Луи, чем немало короля порадовала.
Король объявил, что она утешит его в потере Анны Генриетты. Аделаида воспылала ревностью, поскольку после смерти Анны Генриетты в роли любимейшей дочери короля видела исключительно себя.
Однако состязаться с очаровательной и светской инфантой было трудно. Луи вспомнил, как ее звали в детстве, и называл ее теперь не иначе как Бабеттой. Бабетта оказалась поумнее Аделаиды, и сразу же завела дружбу с маркизой.
Теперь уже у инфанты были и сын, и дочь, и ей дозволили провести в Версале целый год. «Это мой дом, — говорила она, — дом, по которому я всегда тосковала».
В первые недели ее визита король пребывал в постоянной эйфории и даже позабыл о своей депрессии, однако Бабетта не могла не дать понять, что у визита ее были и некоторые иные причины, чем демонстрация безмерной дочерней любви.
— Я ваша дочь, — заявила она Луи, — ваша старшая дочь, и приговорена влачить свои дни в этой гадкой дыре, в Парме!
Луи пообещал, что при первой же возможности повысит ее статус.
Она была разочарована, так как честолюбие ее было неуемным. Теперь, когда у нее появились дети, она захотела приобрести своему сыну трон, а дочери — не меньше, чем императорскую корону.
Юный Иосиф, сын Марии Терезии, был бы подходящим мужем для ее дочери, решила Бабетта. И царственным тоном заметила, что для достижения этой цели Франция могла бы и повоевать. Луи выслушивал разглагольствования дочери с доброй улыбкой, но общество ее начинало понемногу его тяготить.
И впадал во все большую меланхолию, из которой его могла вывести одна лишь маркиза. Но некоторые уже стали поговаривать о перемене в отношениях короля и маркизы: если она переселилась в покои мадам де Монтеспан на постоянное жительство, не означает ли это, что между королем и маркизой не осталось ничего, кроме дружбы?
Говорили, что в королевских апартаментах все чаще стали бывать юные девы, иные даже из самых низших слоев. Как долго такое положение продержится? Совершенно очевидно, что кто-то предприимчивый и честолюбивый вскорости обратит внимание короля на женщину, которая займет положение официальной метрессы короля — положение, столь грациозно оставленное маркизой.
***
Граф д'Аржансон полагал, что сможет воспользоваться этой ситуацией, о чем и поговорил со своей любовницей графиней д'Эстрада. Граф, младший брат маркиза д'Аржансона, королевского летописца, занимал пост военного министра и был в большом фаворе у короля; он боялся маркизы, а поскольку новая официальная любовница также должна будет править во дворце, он понимал, что этой любовницей хорошо бы сделать его собственную протеже — такая ситуация сулила ему немало выгод.
Его собственная хитроумная мадам намекнула на очень хорошенькую, фривольную графиню де Шуазель-Бопре — та совсем недавно вышла замуж.
Графиня д'Эстрада пригласила к себе юную даму и, дабы прощупать ее настроения, начала с разговоров о маркизе.
— По-моему, — сказала мадам д'Эстрада, — эта особа стареет прямо на глазах.
— Совершенно верно! — воскликнула де Шуазель-Бопре. — Она уже просто старуха! Не понимаю, что король в ней находит.
— Король — человек привычки. Он так давно ходит в апартаменты этой женщины, что это стало своего рода ритуалом. Но кто-то должен отвлечь его от этой никчемной привычки.
— А это правда, что он уже с нею не спит? — осведомилась собеседница.
— Говорят, что так оно и есть.
— Если Его Величество кого-то полюбит, эту особу непременно отправят в отставку.
