— А что, не спрыснуть ли нам это дело? — подмигивая сразу обоим, довольный таким исходом, спросил поручик. — Я знаю неподалеку уютный трактирчик, а какого там подают поросенка — так и не опишешь!
— Спрыснуть — это дело хорошее, — одобрительно прогудел, глядя на меня, Тыртов. — Толмачев, с вас причитается. Вывернуться сухим из этакой мути — да вы просто везунчик! И честь при вас, и жизнь, и по службе все в порядке! Поручик, прячьте свои Лепажи до лучших времен — они нам больше сегодня не понадобятся!
Признавая правоту матерого штабс-капитана, я не стал отказываться, и уже через полчаса мы сидели за уставленным снедью столом, обмывая счастливый для всех, кроме бедолаги фон Мерка, конец сей истории.
— Одного не пойму, — запихивая в рот огромнейший кусок мяса, басил Тыртов, — на что рассчитывал поручик, идя на этакое ребячество? Ведь, ей-богу, чистое ребячество! Как в детстве, когда одному страшно, прячешься под кровать и уже вроде как не очень… Скандал-то какой, ведь осрамил фамилию на всю Россию! А дойдет до государя — позорище! В Преображенском полку служат трусы!
— Петр Борисыч, да плюнь ты, — миролюбиво чокнулся с нами полною чаркой Сельянинов. — Известно ведь — в семье не без урода.
— А? Да, это верно, — отозвался Тыртов, стукнув своею чаркой о мою. — А вы, Толмачев, молодец — не ожидал от вас! Не побояться этак… на глазах у всех… за честь дамы!.. Уважаю! Даром, что слыл тихоней, а вот — поди ж ты!
Одним словом, сами понимаете, к себе на квартиру я попал уже заполночь и в весьма плачевном виде. Высадив меня у парадного подъезда, поручик и штабс-капитан поехали дальше «в известный дом», как, еле ворочая языком, намекнул мне Сельянинов, загадочно при сем подмигивая — не знаю, впрочем, что он там собирался делать в его-то состоянии, очевидно, завалиться спать. Я, во всяком случае, еле нашел в себе силы раздеться, разбросав амуницию по всей комнате…
На утро, едва протрезвев, я долго до посинения умывался ледяной водою, пока, наконец, голова не прояснилась, позавтракал на скорую руку и отправился на Литейный — к фон Мерку, решившись объясниться с ним окончательно. Былой дружбы уже не вернешь, решил я, но предупредить барона о последствиях я посчитал своим долгом, тем более что сам явился причиною сих событий. Теперь уже мне было искренне жаль его, но, что поделать, законы офицерской чести суровы и, увы, придуманы не нами! На пути к его квартире я вернулся мыслями к Полине — как она там, возвращался ли Демус и возможно ли найти средство извести его окончательно? Ежели он снова приходил к ней, то теперь, скорее всего, мне придется открыться Матвею Ильичу во всем — для объединения наших усилий, тем более что объясниться с ним придется все равно: и по поводу несостоявшейся дуэли, и касательно своих чувств к Полине Матвеевне. Рассуждая так, я незаметно дошел до Дома, где квартировал фон Мерк.
Двери мне открыл его денщик Прохоренко — дюжий молодец, но совершенный телепень во всем, что не касалось службы. Призванный в гвардию за рост и физическую силу откуда-то из-под Орловщины, он совершенно терялся в большом городе и порою смешно было наблюдать, как он, робея, пытается сторговать в лавке мыло или свечи, путаясь в ценах и пугаясь суровости приказчиков, чувствовавших слабинку придурковатого покупателя.
— Барон дома? — спросил я нелепого богатыря.
— Никак нет, не возвращались, — хлопая глазами, промямлил тот. — А еще из полиции приходили…
— Из полиции? — недоуменно уточнил я. — А что сказали?
— Сказывали, это… — Он пошевелил губами, пытаясь вспомнить, что именно ему «сказывали». — Спрашивали, когда он ушел и с кем.
— Да зачем, дурья твоя башка? — Я начал терять терпение. — Он что — в полиции сейчас?
— Так точно, — вытянувшись во фрунт, гаркнул Прохоренко. — Только еще… это… сказали, что он уж неживой!
— Как неживой?! — вскричал я, окончательно запутавшись в словах тупоголового Геракла. — Ты что несешь, остолоп?
— Точно так, ваше благородие, так и сказывали — неживой, — оправдываясь, промычал денщик. — Дескать, нашли его в Неве — утопшего…
Совершенно ошарашенный этой новостью, я, не раздеваясь, прошел в комнату фон Мерка и плюхнулся в кресло. Предположить, что Август, струсив, решил утопиться, было бы верхом абсурда — отважившись-таки вызвать меня на дуэль, он, скорее всего, предпочел бы довести начатое до конца, таков уж он был. Принимать решения он не любил, выбирая постоянное нахождение в тени, но, уж коли принял — на попятный точно не пошел бы. Даже если он внезапно постиг всю глубину последствий предстоящей дуэли, то, вероятнее всего, застрелился бы — по крайней мере, поступив, как офицер и дворянин. Но убить себя подобно карамзинской Лизе или какому-нибудь отчаявшемуся студиозусу — это было крайне не похоже на него и весьма подозрительно! Что-то здесь было не так!
Принявшись обрабатывать бестолкового Прохоренко, через час я имел полную картину произошедшего на квартире фон Мерка в тот злополучный вечер. Около семи вечера к нему пришел штабс-капитан Тыртов с поручиком Сельяниновым, они провели при запертых дверях в комнате с полчаса, после чего оба ушли — так понимаю, что Тыртов направился ко мне, а Сельянинов — уж не могу сказать куда! После этого фон Мерк поужинал, выглядел при этом несколько взволнованным, но именно чуть более обычного, то есть почти не изменив всегдашнему своему тевтонскому хладнокровию. Велев разбудить его утром в шесть, он закрыл двери в свою комнату, и Прохоренко, поняв, что барон лег спать, решил почистить его мундир и сапоги. Еще через полчаса после этого в дверь позвонили — открыв дверь, Прохоренко увидел, что на лестнице никого нет. Около десяти — с более точным указанием времени денщик затруднился — он внезапно услыхал за дверью какой-то спор, один голос принадлежал барону, другой же был ему неизвестен, причем он был весьма настойчив и даже раздражен, а голос фон Мерка, напротив, вял и подавлен. Затем двери комнаты внезапно распахнулись и из них вышли полностью одетые барон и некий незнакомец, Август ничего не сказал денщику, и оба ушли из квартиры — навсегда. Особо выспросив Прохоренко о таинственном госте, я имел перед глазами его описание: высокий, одет весь в черное, длинные темные волосы, неприятный взгляд. Не было никаких сомнений — неизвестным визитером и, подозреваю, убийцей фон Мерка был Демус! Выглянув в окно комнаты барона, я убедился, что для проникновения внутрь необходимо было быть либо мухой, или иметь лестницу, либо… Либо воспользоваться потусторонними способностями, каковыми, без сомнения, Демус обладал. Вспомнив, как он подслушивал ночную беседу Августа с Матвеем Ильичом, я смекнул, что несчастный фон Мерк пал жертвою нелепой страсти таинственного монстра, решившего не допустить помолвки Полины с бароном. Осознание опасности, нависшей над княжною, придало мне сообразительности и сил действовать, ибо медлить далее было невозможно — неизвестно, что еще могло взбрести в голову этому чудовищу. Для начала его необходимо было выследить, но сделать это я мог только, ловя коварную тварь «на живца». Крикнув у Прохоренко бумагу и чернила, я быстро написал записку:
