Элизабет Хойт - Герцог полуночи

— Да, очень.

— Вам повезло.

— «Повезло» — не то слово, — ответил герцог со вздохом.

— Вам виднее, — ответила Артемис. Она закрыла глаза и, подставив лицо солнцу, тихо сказала: — Мой отец был сумасшедшим — так о нем говорили.

Максимус пристально посмотрел на нее. Накануне вечером Крейвен сообщил ему то, что узнал о мисс Грейвс. Ее отец, покойный виконт Килборн, был известен тем, что совершал сумасбродные неудачные инвестиции и — что еще хуже — публично нес всякую несуразицу.

Максимус понимал, что было бы вполне естественно выразить ей сочувствие, но ему уже давно опротивели вежливые, ничего не значившие слова. Более того, у мисс Грейвс хватило смелости обойтись без фальшивых слов утешения, когда он рассказал ей о своей утрате, поэтому казалось вполне справедливым проявить к ней такое же уважение.

Однако он помрачнел, представив ее маленькой девочкой, живущей с таким отцом, как покойный виконт.

— Вам было страшно? — спросил Максимус.

— Нет. — Она как-то странно посмотрела на него. — Ведь каждый всегда считает своих близких совершенно обычными людьми — что бы о них ни говорили. Разве не так?

Герцог промолчал.

А Артемис, пожав плечами, снова повернулась к солнцу и проговорила:

— Собственная семья и собственное положение — это все, что знает человек в детстве, следовательно, наши родители кажутся нам вполне нормальными людьми. Когда-то я думала, что у всех есть папа, который иногда всю ночь напролет пишет философские статьи только для того, чтобы утром в приступе ярости сжечь написанное. Лишь позже, повзрослев, я заметила, что другие отцы не ведут себя так, как мой, и тогда поняла правду.

Необычно взволнованный ее рассказом, Максимус перевел дыхание.

— А ваша мать? — спросил он.

— Моя мать была тяжело больна. — Голос мисс Грейвс оставался ровным и бесстрастным. — Она почти постоянно находилась у себя в комнате, и отец редко к ней заходил.

— У вас есть брат, верно?

— Да. — Артемис помрачнела. — Брат-близнец. Аполло… Он в Бедламе. — Она повернулась и посмотрела на герцога пронзительным взглядом широко раскрытых глаз. — Но вы ведь уже об этом знаете. Мой брат пользуется дурной славой, и вы наверняка о нем кое-что слышали. И знаете… мне пора. Я скоро понадоблюсь леди Пенелопе, — добавила Артемис, шагнув к лестнице.

Провожая мисс Грейвс, Максимус вдруг подумал о том, что хотел бы сделать своей женой вовсе не леди Пенелопу, а ее кузину (мысль, конечно, совершенно безумная, но именно это пришло ему в голову).

Артемис уже давно смирилась со своей жизнью и своей судьбой. Она была прислужницей, подручной для исполнения прихотей своей кузины, и ее жизнь ей не принадлежала. Того, что могло бы быть — об этом она когда-то давно мечтала по ночам в своей девичьей постели, — никогда не будет.

Поэтому нечего было с тоской смотреть, как герцог Уэйкфилд взял Пенелопу под руку и, склонив к ней голову, вывел ее из столовой, где только что закончился ленч. Конечно же, они были прекрасной парой, вот только… «Интересно, расскажет ли он своей жене о том, что любит бродить по роще на рассвете, расскажет ли ей нелепую историю о Лунной Девушке?» — думала Артемис, невольно вздыхая. Впрочем, она прекрасно понимала, что глупо завидовать кузине.

— Я так рада, что вы приехали! — прервала ее размышления леди Феба. Коснувшись локтя Артемис, она, понизив голос, добавила: — Гости Максимуса все такие… допотопные.

Выходя вместе с ней из столовой, Артемис окинула ее взглядом. Молоденькая леди Феба убрала назад свои светло-каштановые волосы, а ее небесно-голубое платье эффектно подчеркивало круглые розовые щечки и огромные карие глаза. У Артемис не было сомнений: если бы Фебе позволили появляться в обществе, она была бы одной из самых знаменитых молодых светских леди — не благодаря своей внешности, а благодаря своему добросердечию и мягкому характеру. Не любить Фебу Баттен было совершенно невозможно.

Но Фебу, как и ее, Артемис, ждала грустная судьба: плохое зрение, почти слепота, не позволяло ей посещать балы, званые вечера и приемы.

Иногда Артемис задумывалась: так ли относилась Феба к своему положению, как она — к своему?

— Но леди Пенелопа вовсе не такая, — заметила Артемис, когда они подошли к двери, ведущей на южную террасу, — многие гости решили после ленча прогуляться по саду. — Осторожно, здесь ступенька.

С благодарностью кивнув, Феба осторожно поставила ногу в лодочке на мраморную ступеньку.

— Да, конечно. Но Пенелопа не в счет, верно?

Артемис с недоумением взглянула на девушку.

— Не в счет?.. Что вы имеете в виду?

Феба стиснула ее локоть и подняла лицо к яркому солнечному свету.

— Она весьма любезна, но я ее не интересую.

— Но это не так, — возразила Артемис.

Феба одарила ее взглядом многоопытной дамы, что никак не соответствовало юному девичьему личику.

— Она уделяет мне внимание только в тех случаях, когда ей кажется, что это поможет ей заполучить Максимуса.

Артемис нечего было возразить, потому что это была чистейшая правда — пусть даже и неприятная.

— Тогда она глупее, чем я думала, — пробормотала она.

— Вот именно поэтому я рада, что вы здесь, — усмехнувшись, сказала Феба, и Артемис почувствовала, что улыбается.

— Осторожнее… Здесь ступеньки вниз, в сад.

— М-м-м… Я чувствую запах роз. — Феба повернула голову в сторону шпалерной розы, росшей на расстоянии нескольких ярдов.

В отличие от всех остальных цветов, роза эта была почти дикой и больше напоминала сорняк, зато запах у нее был замечательный. С удовольствием вдыхая ее аромат, Артемис тихо спросила:

— Вы сейчас можете видеть что-нибудь?

Вопрос был таким личным, что граничил с бестактностью, но Феба с милой улыбкой ответила:

— Я вижу синеву неба и зелень сада. Могу видеть очертания розовых кустов вон там, но отдельные цветы не различаю. — Она повернулась к Артемис. — При ярком свете все гораздо лучше. Например, я вижу, что сейчас вы хмуритесь, глядя на меня.