Мать была с ней, как всегда, предельно откровенна. Амелия и не знала, что ответить. Как сказать, что и она тоскует по женскому счастью, и в то же время боится, что не создана для него. Те мужчины, что до сих пор ей встречались... Они не шли ни в какое сравнение с теми, что нашли ее мать и тетя. Любовь – редкость в этом мире. Смеет ли она надеяться на любовь?
Только не с Хоули, в этом она была убеждена. И не с другими, за исключением разве что...
Волка?
О нет, определенно нет! Дерзкий американец, которому она была обязана, это верно, но даже при этом с таким мужчиной ни одна разумная женщина не станет строить планы на будущее. А она была женщиной разумной. Принцессой.
Этот глубокий рокочущий голос. Эта улыбка... Эти руки. Мужчина, способный держать себя под контролем, и женское чутье говорило ей, как это ценно.
– Сомневаюсь, что я вообще выйду когда-нибудь замуж, – непослушными губами произнесла Амелия.
Джоанна рассмеялась. Джоанна – бывшая леди Хоукфорт, теперь принцесса Акоры, Джоанна, которая не побоялась совершить прыжок в никуда, смеялась. А потом крепко обняла дочь. И вскоре обе они закрутились в приготовлениях к приему, который... Бог знает, что сулил.
– Как я выгляжу? – спросил Нилс. Он хмурился, глядя на себя в большое зеркало. Он только что побрился, темные блестящие волосы его были зачесаны со лба назад. Сегодняшний прием требовал официального наряда. Он надеялся, что оделся по протоколу.
– Как павлин, – ответил Шедоу и широко улыбнулся. Он лежал на огромной кровати с балдахином, заломив руки за голову. Он отдыхал, в то время как брат его сражался с демонами моды.
– Черт, – выругался Нилс, – заткнись. Шедоу рассмеялся, легко вскочил с кровати и подошел к брату.
– Ты неплохо выглядишь, – сказал он его отражению в зеркале.
– Да уж, сегодня мне нельзя выглядеть плохо.
– Откуда вдруг такая озабоченность? Ты остался жив, пройдя сквозь горнило вашингтонских салонов. Здесь что, труднее, чем там?
– Думаю, труднее.
Англичане веками оттачивали ритуалы, и неписаные правила поведения в обществе были лишь строже оттого, что оставались неписаными. Но лучше об этом не думать. Хотя не думать об этом нельзя. Сейчас все имело значение. Если он провалит миссию из-за незнания этикета, пощады не будет, и в первую очередь от самого себя.
Мальчик из Кентукки. Достиг богатства. Достиг власти. И вот явился сюда.
– Серьезно, – сказал Шедоу, – ты отлично смотришься.
Нилс коротко кивнул и вновь взглянул на свое отражение. На нем был фрак из отличной черной шерсти, брюки в пару, широкий белоснежный пояс и рубашка чуть кремового оттенка, ботинки и плащ. Наряд казался ему самому смехотворным, но он заказал все, как положено. Он не носил манишек, высоких крахмальных воротников, чтобы прямо держать голову, и бантов на туфлях. Есть вещи, которые мужчина не может сделать даже из любви к родине.
– Где твоя пушка? – спросил Шедоу.
– Здесь. – Нилс отвернул полу фрака и показал кожаную кобуру.
Брат кивнул.
– Нож?
Нилс чуть приподнял левую штанину.
– Хорошо, – сказал Шедоу. – Похоже, ты упакован.
– Похоже.
– Не так все плохо, – сказал Шедоу, чтобы поднять брату настроение. – Ты найдешь Ангела, убьешь его, и мы можем ехать домой.
– Чтобы собрать флот и начать войну.
– Война – дело хорошее, если это война за правое дело.
– Говорят, Акора – рай на земле.
– Там живут мужчины, такие же, как мы с тобой, и не менее опасные.
Нилс отвернулся от зеркала, от того образа, каким он должен предстать перед публикой, и порывисто обнял брата.
– Мы выясним правду и поступим так, как она нам подскажет. Понял?
– Не позволь принцессе отвлечь тебя от дела.
– Она мне не помешает.
– Она по-своему красива, и у нее есть сила.
– Ради Бога, она же принцесса.
Шедоу усмехнулся и положил брату ладони на плечи.
– Думаешь, это важно в постели?
– Может, и нет, но по твоим же словам она – враг.
– Да, – сказал Шедоу и помрачнел лицом. – Как бы мне чертовски хотелось, чтобы это было не так.
Того же хотелось и Нилсу, но он даже себе не хотел в этом признаваться.
– Мы делаем то, что обязаны делать, – сказал он вместо этого и вышел в ночь.
Дом сиял, как новогодняя елка. В каждой комнате горел свет, подъезд к дому украшали фонари, развешанные через равные интервалы. Нилс оставил экипаж на улице и к дому подходил уже пешком. Поступил он так вынужденно, потому что давка была такой, что иначе он бы и через час не появился на пороге. Весь высший свет Лондона явился поглазеть на то, как королевское семейство Акоры принимает принцессу Викторию.
Весь Лондон, за исключением короля, который, если бы не серьезная болезнь, тоже был бы здесь. Ночь выдалась теплой для апреля, и, к счастью, ветерок дул не с реки, и ужасный запах почти не ощущался. Наоборот, в воздухе пахло травами и цветами с окрестных лугов к востоку от города. Нилс поднялся по ступеням под самым стягом с рогами и вошел в холл, где уже успел побывать. Там он остановился, чтобы отдать плащ слуге, и огляделся.
Высокий, со сводчатым потолком холл был запружен людьми, которые явно были высокого мнения о себе. Людьми, которые своего ни за что не упустят.
Вечер растянется надолго, решил Нилс. Гости выстроились в линию. Нилс в очередь вставать не стал, а пошел по ковровой дорожке вперед, вглядываясь в лица.
Ангел. Так они заочно окрестили приговоренного. Того, кто взорвал славный корабль и пятьдесят девять душ вместе с ним. Он скорее всего акоранец или работает на них. Ничего другого не приходило Нилсу в голову. Никому другому не было смысла губить «Отважный». Никто другой и не посмел бы этого сделать.
А они? Посмели?
Он не мог позволить личным чувствам повлиять на решение. Справедливость должна восторжествовать. Во имя тех, кто погиб. Во имя безопасности родины. Найти Ангела. Сотворить войну. Убить. Обрести мир. Сколько мужчин за столько веков шли по той же тропе?
Он сделает то, что обязан, но...
Амелия. Принцесса. Она стояла в длинной цепочке ожидающих приема вместе со своими родителями и выглядела настоящей красавицей в наряде из шелка цвета слоновой кости с открытыми плечами, полуобнаженной грудью, в платье, ниспадающем до пят, с тонкой пеленой кружев. Волосы ее, убранные наверх и обрамлявшие лицо будто короной, были украшены цветами. Кожа цвета летнего персика казалась теплой и сладкой. Она смеялась.
