— Разрешите проводить вас на праздник, дорогая моя! Музыканты уже начали исполнять свои партии, и мы можем пропустить балет, если продолжим нашу бессмысленную дискуссию.
В растерянности смотрела Флёр на его загорелую руку, которую украшал золотой перстень с изображенным на нем гербом. Герб рода Шартьер! Если эта почтенная семья порождает таких обманщиков, то гордиться тут нечем. Она резко вырвала руку.
— Не трудитесь, сеньор! — выдавила Флёр сквозь сжатые зубы и с улыбкой, способной поразить подобно лезвию шпаги. — Но будьте уверены, что вы обязаны жизнью лишь тому достойному сожаления факту, что женщине не позволено вызывать на дуэль подлых лжецов. Вы отвергли мою любовь, получите же взамен мою ненависть!
Плавным движением она повернулась к нему спиной и, шурша юбками, сохраняя осанку, достойную королевы, проплыла мимо озадаченного таким поворотом событий графа. Бело-золотой шлейф ее элегантного облачения прошелестел по его остроконечным ботинкам, а очаровательная, увенчанная жемчугом головка выказала гордость, способную поспорить с его надменностью. Черты его лица выразили мимолетное сожаление, потом он как бы подтолкнул себя и последовал за ней.
Итак, теперь, когда отношения между ними выяснены, можно надеяться, что скоро пройдет у него и это дурацкое влечение к ее великолепному, породистому телу, которое он всего несколько раз держал в своих объятиях. Ведь это лишь мимолетный каприз, короткий сон позднего лета, приукрашенный воспоминанием, глупая игра сентиментальности, которую не может себе позволить человек в его положении.
Ни граф, ни Флёр не заметили мадам де Гонди, стоявшую на верхней площадке лестницы и только что ставшую свидетельницей чрезвычайно интересного объяснения. Нет сомнения, что Катарина Медичи заинтересуется содержанием этого разговора.
Диана де Пуатье, великолепная мадам де Брезе, как всегда, собрала вокруг себя своих преданных почитателей и друзей. Она не постеснялась высказать любезнейшие комплименты по поводу прекрасного балетного спектакля гостеприимной хозяйке, то есть той самой королеве, которую ежедневно и еженощно обманывала с ее же собственным мужем. В манерном смехе Дианы слышались металлические нотки, но обольщенный ею правитель замечал только ее элегантность, которая производила особенно сильное впечатление при сравнении с неуклюжей беременной итальянкой.
Королева после обмена притворными комплиментами покинула собравшихся, чтобы никому не бросалось в глаза, что Его Величество не находит для нее ни взгляда, ни слова. Флёр глядела на происходящее, по существу не воспринимая его. Неведомая стальная пружина выпрямляла ее спину, не давая ей опозорить себя поникшим видом.
Около нее оказался в этот момент Пьеро Строцци, и Флёр безучастно воспринимала целые каскады его высокопарных комплиментов. И все же то поклонение, которое он ей демонстрировал со своим южным темпераментом, привело ее в чувство по меньшей мере настолько, что она смогла мысленно строить какие-то планы. Нет уж, она не доставит графу Шартьеру удовольствия, показывая, сколь сильно страдает. Она будет блистать, чего бы ей это ни стоило! Быть может, именно это упрямство привело ее к решению держаться поближе к любовнице короля. Флёр выглядела столь гордой и красивой, что даже взгляд короля неоднократно обращался в ее сторону.
Это ее развлекло, а чуть хриплый смех фаворитки побудил Флёр внимательнее, чем прежде, слушать ее высказывания. Диана как раз в этот момент приняла от графа Сен-Тессе бокал вина и благосклонно поблагодарила его за услугу.
— Ах, вино в этом доме самого высшего качества! Вы согласны со мною, дорогой граф? Есть все же преимущества у тех людей, которые знают толк в общении с торговцами и поставщиками… Может быть, и мне стоит обзавестись маленькой хорошенькой служанкой из торговых кругов, как это сделала в Лионе Ее Величество? Говорят, что и вы, граф, в последнее время предпочитаете простых девушек! Это так?
С улыбкой Диана подняла свой украшенный драгоценностями бокал, протянув руку в том направлении, где находились Флёр и Пьеро Строцци. Не могло быть никакого сомнения в том, на кого намекает фаворитка своим мерзким высказыванием.
Лишь на миг взглянув в холодные темные глаза фактической правительницы государства, Флёр внезапно поняла, кто побудил графа Шартьера с презрением относиться к ее происхождению и тем самым разрушил ее любовь. Она буквально увидела перед собой маленького пажа, посланного за графом, когда они были в Шенонсо, и поспешно вырвавшегося из ее объятий Ива де Сен-Тессе.
Пусть Флёр в этот момент еще не знала, чем заслужила антипатию этой могущественной дамы, но никакого сомнения не могло быть в том, что любовь Флёр пала жертвой этой враждебности. Одновременно с этим открытием ее пронзило сознание того, что стареющую женщину заставил пойти на эту интригу скорее всего страх. Страх перед красотой молодости, которую фаворитка уже не могла себе вернуть никакими секретными средствами аптекарей всего Парижа. Не исключено, что была тут и ревность, поскольку Флёр поставила под сомнение ее право распоряжаться как угодно одним из кавалеров, которого она считала чем-то вроде своей личной собственности.
Между тем никакого основания для ревности уже нет. Флёр даже не взглянула бы на Ива де Сен-Тессе, будь он хоть последним живым мужчиной на этой земле. И все же ей было невыносимо досадно, что оба они, выпячивая свою дворянскую спесь, присвоили себе право смотреть на Флёр де Параду сверху вниз. Никому не позволено безнаказанно изгаляться над ее именем, именем ее любимого отца!
Сложная смесь из оскорбленной гордости, неутолимого желания мести и неуемного темперамента в конце концов заставила Флёр резко обернуться и пристально взглянуть на фаворитку. Теперь она, напоминающая горящее золотом пламя, возбудила всеобщее любопытство придворных, безошибочно почуявших назревающую стычку.
— Можно ли полагать, мадам, что, говоря о служанке, вы имели в виду меня? — осведомилась Флёр ясным, звонким голосом, и кругом сразу же умолкли все разговоры.
Диана де Пуатье с неподражаемой надменностью приподняла черные брови, а ее улыбающиеся губы перекосились в язвительную гримасу, когда она протянула графу Шартьеру свой опорожненный бокал.
— Ничто не в силах скрыть невоспитанности, которая обязательно оставляет свои следы, когда человек учится этикету между штабелями товара и лавочными разговорами, мадемуазель!
Флёр без промедления подняла перчатку вызова на дуэль. Улыбка, столь же привлекательная, сколь и леденящая, приоткрыла ее жемчужно-белые зубы, а ответ дышал обманчивой любезной кротостью:
