Кембридж младший отпрыск лорда Харгейта окончил блестяще, но со временем развитие интеллекта превратилось для него в культ. Дариус Карсингтон начал ставить холодный рассудок выше человеческих чувств, привязанностей и даже выше морали и нравственных принципов.
Помимо этого, жизнь Дариуса после окончания университета составляли два занятия. Первое – изучение поведения представителей животного мира, особенно в период спаривания и размножения, второе – подражание этому поведению, чему он посвящал все свое свободное время, хотя с занятием под номером «два» были связаны определенные трудности.
Во всем, что касается женского пола, остальных сыновей лорда Харгейта тоже нельзя было назвать святошами, за исключением Джеффри, который, казалось, был моногамен с момента рождения. Однако по количеству попавших под его чары и соблазненных им женщин никто из молодых Харгейтов Дариуса переплюнуть не мог. Тем не менее, поскольку Дариус взял себе за правило никогда не совращать невинных девушек, родители не могли обвинить его в том, что он законченный негодяй. Ему хватало ума ограничить свои любовные похождения задворками высшего света, благодаря чему каждый раз удавалось благополучно избегать громких скандалов. Моральные нормы внутри этих социальных групп всегда отличались известной раскрепощенностью, подчас граничащей с распущенностью, что редко вызывало у людей удивление и поэтому почти не попадало на страницы газет.
Тем не менее всех членов его семьи раздражало то, с каким холодным равнодушием Дариус предавался распутству. Представители животного мира, повадки которых он изучал, значили для него гораздо больше, чем женщины, с которыми он делил постель. Дариус мог с легкостью перечислить все отличия одной породы овец от другой, и при этом с трудом припоминал имя последней пассии, не говоря уже о том, чтобы помнить, какого цвета у нее глаза.
В конце концов, так и не дождавшись от своего двадцативосьмилетнего сына достойного поведения, лорд Харгейт решил, что настала пора вмешаться и вызвал Дариуса к себе в кабинет.
Сыновья Харгейта прекрасно усвоили, что означал для них вызов в отцовский кабинет, где родитель обыкновенно набрасывался на них с бранью.
Тем не менее в кабинет, который Алистэр в шутку прозвал «камерой инквизиции», Дариус вошел гордой походкой, широко расправив плечи, и с высоко поднятой головой. Являя собой живое воплощение самоуверенности, он встал у письменного стола и посмотрел на отца прямым, открытым взглядом. Любой мало-мальски умный человек усвоил бы эту тактику, проведя детство и юность бок о бок с четырьмя старшими братьями, отличавшимися сильным характером.
Кроме того, Дариус постарался показать, что его теперешний внешний вид – не продукт титанических усилий и не продуман с изощренной тщательностью, дабы произвести на отца благоприятное впечатление. Идеи этих хитрых уловок рождались у него на лету, как бы сами собой. В любой момент он контролировал себя, следил за каждым своим движением, ни на минуту не забывая о впечатлении, которое производит на окружающих.
Однако от опытного взгляда не укрылось бы, что стрижка выгодно подчеркивает рыжевато-коричневый оттенок прядей, выгоревших на солнце после хождения их обладателя с непокрытой головой. Лицо Дариуса покрывал загар, а строгий, безукоризненно изысканный покрой костюма привлекал внимание к красивой фигуре.
Глядя на Дариуса Карсингтона, трудно было представить, что этот статный мужчина с приятными чертами – обычный книжный червь. Ничто в его облике не говорило об этом, и, более того, он даже не выглядел особенно интеллигентным. Дело было не только в хорошем физическом развитии – в этом молодом человеке чувствовалась какая-то дикая, неприрученная внутренняя энергия; вот почему многие наблюдатели – особы женского пола в первую очередь – видели в мистере Карсингтоне не джентльмена из хорошей семьи, а олицетворение необузданных сил природы. Женщины при встрече с Дариусом либо мгновенно теряли голову, либо желали приручить его, не понимая, что легче приручить ветер, дождь или холодное Северное море. Дариус милостиво брал от женщин то, что они ему в изобилии предлагали, и больше не вспоминал о них, считая такое поведение вполне разумным.
И вот теперь отец ясно давал ему понять, что не разделяет точку зрения младшего отпрыска по этим вопросам, заявив, что распутство банально, пошло и является признаком вульгарности. Еще он добавил, что по количеству любовниц Дариус всего лишь соревнуется с остальными праздными молодыми повесами, не способными делать в своей жизни хоть что-то заслуживающее внимания.
Чтение нотаций длилось довольно долго и протекало в свойственной лорду Харгейту резкой обличительной манере, имевшей своей целью моральное уничтожение собеседника. Именно за эту свою особенность лорд слыл незаурядным оратором, снискав в парламенте дурную славу самого опасного спорщика.
Разум подсказывал Дариусу, что лекция лорда Харгейта не особенно отягощена логикой, но в то же время эта речь задела его за живое. Однако, будучи человеком рассудка, Дариус не мог, поддавшись на провокацию, позволить эмоциям руководить его действиями. Он давным-давно усвоил, что логика и холодная беспристрастность представляют собой грозное оружие; они не позволяют властным членам его семьи подавлять друг друга силой и помогают избежать любого влияния, особенно женского.
В итоге Дариус отплатил лорду Харгейту той же монетой, ответив ему в самой возмутительной манере, которая могла только прийти ему в голову.
– При всем уважении, сэр, я решительно отказываюсь понимать, какое отношение ко всем этим вопросам имеют чувства. Речь идет всего лишь о естественном природном инстинкте самца спариваться с особями противоположного пола.
– Ты сам завел разговор о том, как логично все устроено в природе, и теперь послушай меня. Как ты сам заметил в нескольких своих статьях, посвященных брачным играм животных, у некоторых видов природой заложены выбор полового партнера и верность самке на протяжении всей жизни.
Дариус нахмурился. Так вот в чем дело! Впрочем, этого следовало ожидать.
– Скажи прямо, что ты хочешь меня женить! – воскликнул Дариус; он не видел никакого смысла в том, чтобы ходить вокруг да около, что прибавляло еще одну неприятную черту характера к длинному списку его недостатков.
– Ты решил отказаться от продолжения научной карьеры и покинул Кембридж, – холодно заметил граф. – Пойди ты стезей ученого, и никого не удивило бы то, что ты не собираешься жениться. Однако в данный момент у тебя нет никакой профессии.
Как это нет никакой профессии? В свои двадцать восемь Лет Дариус Карсингтон являлся весьма уважаемым членом философского общества.
