Но даже и тогда он не стал бы просить об отпуске, если бы не простая и чрезвычайно глупая ошибка в рапорте о его последней миссии. Его шеф обратил на это внимание и рассмеялся, а вот Иэну было не до смеха.
— О боже, сэр! Неужели я мог такое написать? — спросил он.
— Да не переживай ты, — ответил шеф. — Ничего страшного не произошло.
— Мог случиться международный скандал, — сказал Иэн.
Шеф задумчиво посмотрел на своего подчиненного.
— Когда ты в последний раз был в отпуске? — поинтересовался он. — Нет, не говори ничего. Я знаю ответ. Тебе уже давно пора отдохнуть. Мне известно, что тебя хотят отправить в Японию, но с этим можно подождать. Возьми отпуск на месяц, а лучше на два. Не забывай, что ты молод. Напейся, можешь жениться, делай все, что хочется, черт возьми! И относись к жизни проще.
Иэн подумал, что его шеф немного выпил, но, придя домой и усевшись в кресло, понял, что и впрямь чертовски устал. За последние недели, месяцы — а может, годы? — у него не было ни единой свободной минуты, чтобы расслабиться, подумать о себе, попредаваться радостям жизни.
Иэн попытался вспомнить, когда он в последний раз ходил в ресторан с девушкой, но, так и не вспомнив, рассмеялся и решил позвонить матери.
Они уже давно договорились, что будут жить отдельно, но близко друг к другу. Беатрис приобрела две роскошные квартиры на Гровнэр-сквер, в одном и том же доме, но на разных этажах.
Они могли видеться так часто, как им хотелось, но в своих домашних делах они не пересекались.
Все началось с разговора Иэна и Беатрис. Он сообщил матери, что взял отпуск, и та восторженно воскликнула:
— Замечательно, дорогой! Это как раз вовремя. Сейчас самый веселый сезон за все послевоенные годы!
— Какой еще сезон? — спросил Иэн.
— Не говори глупостей. Ты же отлично понимаешь, что я имею в виду.
— Надеюсь, ты имеешь в виду не долги, а также не Итон с Хэрроу и не Хенли[2]? — с опаской поинтересовался Иэн.
Мать рассмеялась:
— Приходи на обед, и я тебе обо всем расскажу.
Иэн принял приглашение и встретил там Линетт. У матери собралось и множество других гостей. Беатрис обожала устраивать грандиозные вечеринки, но запомнилась ему только Линетт, ее большие голубые глаза и мягкие пепельно-русые волосы, обрамлявшие ее милое лицо.
— Я уже начала думать, что ты существуешь только в сказках, — тихо произнесла она, и голос ее слегка дрогнул. Эта манера придавала глубину и серьезность всему, что она говорила.
— Почему? — спросил он.
— Потому что о тебе столько говорят, но никто тебя не видел. Твоя мать устраивает такие замечательные вечеринки, приглашает столько гостей. А ты никогда не приходишь.
— Но сегодня я пришел, — напомнил он.
— Да-да, я знаю.
Она как-то странно посмотрела на него. В своей жизни Иэн смотрел в глаза многих женщин — обычно на то имелся иной повод, помимо того, что перед ним была женщина. Иэн давно понял, что тайны чужой страны могут быть раскрыты нежным шепотом или когда две головы лежат на одной подушке. В жизни Иэна были женщины — много женщин, — но сейчас он мог подумать только о себе, а не о том, что еще способна предложить ему женщина помимо приглашения алых губ.
— Давай сходим куда-нибудь потанцевать, — предложил он Линетт и сам себе удивился — он ведь настолько устал, что, казалось, единственным его желанием было поскорее лечь спать.
— А твоя мать не будет против? — спросила Линетт. Это был чисто формальный вопрос. Они оба знали, что могут делать все, что им захочется, и в то же время было нечто волнующее в мысли о тайном «побеге». Для человека, чья жизнь в последние пять лет была сплошным отчаянным приключением, раствориться в теплой летней ночи, поймать такси и отправиться в ночной клуб — это уже сродни авантюре.
За столиком, па котором горела лампа в розовом абажуре, Иэн положил свою руку на руку Линетт.
— Расскажи что-нибудь о себе, — попросил он и вдруг почувствовал, что слова не нужны.
Глаза Линетт сказали больше, чем можно было выразить словами, а ее полные алые губы, казалось, жаждали поцелуя.
Ему хотелось поцеловать ее без дальнейших предисловий. Ему хотелось заключить в объятия ее мягкое, женственное тело.
— Я так давно мечтала познакомиться с тобой, — прошептала Линетт.
— Ну, вот ты и…
Он ждал ее ответа.
— Я рада… а ты?
Он ответил не сразу, и она опустила взгляд.
— Я даже боюсь сказать, как я рад.
— Боишься? — Это слово удивило ее.
— Боюсь, что скажу слишком много и ты испугаешься… или, что еще хуже, разозлишься!
Линетт глубоко вздохнула:
— Не думаю, что я… разозлюсь.
Оркестр играл в унисон с их зарождавшимся чувством. В танце прижимая к себе Линетт, Иэн вдыхал нежный аромат ее волос. Это был сказочный, волшебный вечер.
Ведя машину по прибрежной дороге на севере графства Сазэрленд, Иэн досадовал, что рядом с ним нет возлюбленной. Как он мечтал показать Линетт эту часть страны. Он бы сделал это с гордостью человека, который демонстрирует любимой свои владения.
Здесь были его корни, это земля его предков. Забавно, подумал он, — за столько лет он почти не вспоминал замок Скейг или своего двоюродного деда, но вот сейчас он чувствовал, что возвращается домой. Домой.
Будь с ним сейчас Линетт, размышлял Иэн, он сообщил бы ей названия гор, что возвышались вдали над пустошью.
Он пересек серый каменный мост через реку Брора; еще несколько миль, и он увидит, как в море, журча, впадают серебристые воды Скейг.
Замок Скейг стоял в верхнем конце ущелья. Предки Иэна возвели его в стратегическом месте, на берегу озера, откуда легко было заметить приближение врага. Здесь клан Маккрэгганов, некогда сильный и могущественный, в течение столетий защищал свои владения, вызывая зависть и ненависть своих менее удачливых соседей.
В шестнадцатом веке Маккрэгганы потерпели поражение из-за коварного предательства, и сейчас представителей клана можно было пересчитать по пальцам. Но Маккрэгганы внесли достойную лепту в историю Шотландии, и потому Иэн был невероятно горд тем, что ему выпала честь стать главой клана.
Да, жаль, что он не взял с собой Линетт. Они бы вместе подъехали к замку, и она разделила бы с ним его гордость: «Это мое, моя собственность по традиции и по праву».
Как гордился бы его отец, добавил он про себя. Иэн отлично понимал, какие преимущества давало ему состояние матери, и все же, как истинный шотландец, был рад, что своим шотландским наследством он обязан исключительно отцу.
Как часто он ощущал, что за природной сдержанностью отца кроется ущемленная гордость или даже неловкость, что ему приходится жить на деньги жены. У отца был небольшой собственный доход, но, как однажды в гневе заявила Беатрис, этих денег не хватит ему даже на сигареты.
