— У меня все есть.
— Значит, вы принесли его с собой потому, что заранее знали, что собираетесь сделать, не так ли? — сказала Эм, внутри у нее все задрожало от удовольствия.
Он со свистом выдохнул воздух.
— Так я и подумала. В библиотеке вы не пожелали подарить мне наслаждение, потому что выказали бы слабость, проявив отсутствие самообладания. В моей комнате вы не смогли отказаться, как я и думала. А здесь… ну что же, как только эта преграда была разрушена, вы уже не можете остановиться и не сделать это еще раз, да? Даже когда меня напоили и опоили, и тем более сейчас. Вы ведь такой джентльмен.
Он провел пальцами по волосам.
— Речь идет не о джентльменстве.
Она поторопилась. Они снова подошли друг к другу слишком близко. Ее слова хлестали его, но не могли отогнать, и здесь она была бессильна.
— Нет, речь идет о том, чтобы получить ответы. Как вы думаете, какие ответы спрятаны у меня между ногами? Никаких, если речь идет обо мне, лорд Варкур, честно вам скажу. Но вы можете узнать что-то о себе.
— Замолчите, — сказал он с трудом. — Замолчите же.
Эм улыбнулась, хотя ей было не до улыбок.
— Ну, давайте же. Я знаю, вы это сделаете.
И он сделал. Его губы впились в нее крепко, сокрушительно. Они двигались так настойчиво, его язык с силой протолкнулся между ними и уперся в ее зубы. Она раскрылась, впустив его. «Я могла бы откусить его», — подумала она, но знала, что ей не хочется этого. Часть ее — слишком большая часть — наслаждалась пылкими требованиями его рта, его сокрушительной силой, наслаждалась освобождением, наслаждалась самонаказанием болью…
Она попыталась вырваться из шелковых уз, удерживающих ее, но они только врезались в запястья. Варкур отодвинулся и посмотрел на нее, сузив глаза.
— Они не развяжутся, — хрипло сказал он. — Я не дам вам уйти. Мне нужны ответы.
— И вы будете держать меня здесь много дней, значит? Неделями? Мне больше нечего вам сказать.
— Пока что я буду держать вас здесь, — сказал он. Это выглядело бессмысленным заявлением, но Эм распознала в нем признание в проигрыше. Сейчас он будет держать ее привязанной, чтобы убедить себя в ее беспомощности. А потом отпустит. Сам факт, что ему требуется убедиться в этом, подтверждает ее влияние на него.
На сей раз она придержала язык.
Он вынул что-то из кармана, и при этом движении его халат распахнулся. Полуобнаженный, он казался еще более сильным. Он был высок, конечно, но еще и широк, его торс постепенно суживался к бедрам. Возбужденная плоть казалась непропорциональной даже на таком мощном теле, угрожающая и смешная в одно и то же время. Впрочем, сейчас Эм не видела в ней ничего смешного. Неужели она действительно надеется управлять силами, скрытыми в этом теле? Сердце у нее быстро забилось, уверенность начала таять. Как можно было думать, что он не одержит над ней верх?
Варкур раскрыл ладонь и выложил на нее светло-оранжевый скрученный предмет — резиновый чехольчик.
— Это сделано не из овечьего желудка, но, полагаю, послужит вашим целям ничуть не хуже, — сказал он. — Скажите, что вы говорите молодым людям, чтобы заставить их надеть это? Полагаю, вы не сообщаете им, что больны, и не высказываете подозрений, что больны они?
Слишком уж он умен.
— Я говорю им, что мужское семя повлияет на мои способности.
— А какое им до этого дело? — Варкур с сомнением посмотрел на нее.
Она скривила губы.
— Из-за природы моих способностей. Это заботит их всех.
Он грубо рассмеялся.
— Вы сообразительны. — Он протянул ей чехол. — Лизните.
Она уставилась на него.
— Давайте, — сказал он тоном, не допускающим возражении.
Она лизнула. У чехла был вкус резины.
— Еще.
Она повторила.
— Начинающая, — заметил Варкур довольным тоном. — Меня удивляет, что вы вообще узнали резину, потому что этого не было в вашем мешке со всякими штучками.
— Начинающая? Вы только что спросили у меня, что я говорю мужчинам…
— Мужчинам, да. Но скольким?
— Многим. Вы не можете это опровергнуть.
— Я могу это опровергнуть. Ваши реакции выдают вас. Выдали и прошлой ночью. Выдали сейчас! И дальше будут выдавать.
— Значит, я солгала, — сказала Эм, снова напрасно пытаясь высвободиться. — Я заявила, что переспала со всеми членами парламента, но на самом деле в моей постели побывала всего лишь менее склонная к авантюрам половина его.
— Трое, — сказал он.
Кровь застыла в ее жилах.
— Что? — переспросила она. Во рту внезапно пересохло.
— Трое мужчин, или, быть может, даже двое, — пояснил он. — Максимум четверо, хотя я сильно в этом сомневаюсь. — Он сел на кровать рядом с ней, чехольчик исчез в его кармане, и она автоматически отодвинулась как можно ближе к стене. Он порылся в своем халате и вытащил нож, которым она воспользовалась, чтобы порезать себя прошлой ночью. Некоторое время Варкур внимательно смотрел на нее, потом взялся за ворот ее сорочки и быстро разрезал ее ножом.
Эм подавила желание повернуться на бок, чтобы скрыть свою наготу, хотя его жадные глаза на ее теле заставили ее гореть от стыда и похоти в равной мере. Что он увидел в ее нагой плоти, что заставляло его смотреть на нее вот так? Временами ей нравилось ее тело, временами она его ненавидела, но она никогда не видела в нем ничего, что могло бы вызвать такое обжигающее внимание.
— Я разговаривал с каждым мужчиной, заявлявшим, что вкушал наслаждение в вашей… постели, — сказал он, снова взявшись за края ее сорочки и потянув их в разные стороны. Сорочка разорвалась, и Эм не осмелилась протестовать. — Многие просто лгали. Из тех, кто не лгал, большинство было зелеными юнцами. Они признались, краснея, что они были так… так ошеломлены вашим видом и, скажем, манерой общения, что получили совершенно иные результаты от своих свиданий, чем ожидали, и от своего смущения они приукрашивали результаты.
— Вы знали об этом… — Ей с трудом удалось скрыть свое удивление. — Прежде, чем вошли в мою комнату.
Он проделал с ней это — все это, зная, что у нее очень мало опыта, прекрасно понимая, чем именно он пользуется, чтобы заставить ее раскрыть свои карты. Она понятия не имела, что подобные ощущения существуют, что такие вещи действительно могут быть вызваны человеческим телом.
— Именно так, — сказал он. — Я полагал, что вы передумаете относительно вашего предложения до того, как акт, так сказать, будет завершен. Я не рассчитывал на вашу решимость. Или то было безрассудство?
Улыбка невольно растянула губы. Ей хотелось ненавидеть его, но тот же непреодолимый позыв, который злил ее, не позволял ей пробиться к ненависти.
