– Папа! – позвала она. – Папа, где ты? Увидев у веранды Рэйфа, она поспешила к нему.
– Рэйф, ты не видел моего…
Слова застряли у нее в горле, когда Рэйф встал и повернулся к ней лицом. Она прочитала все в его глазах.
– Нет, – сказала она, – нет.
– Мне очень жаль, Кэтлин.
– Нет, – она уклонилась от его рук и пробежала мимо. Глаза ее расширились, когда она увидела стрелу, вонзившуюся в спину отца. – Нет!!
Это было уже не рыдание, а душераздирающий крик…
– Кэтлин, – Рэйф положил ладонь ей на плечо, зная, что любые слова бесполезны.
– Не смей трогать меня! – закричала она. – Не смей больше трогать меня!
Рэйф отпрянул от ненависти, пылавшей в ее глазах.
– Индеец! – выплюнула она. – Твой народ убил моих братьев, а теперь и моего отца! Я ненавижу тебя! – Она тряхнула головой, глаза ее были полны ненависти. А потом, не вытирая струившихся по лицу слез, она опустилась на колени рядом с отцом и положила его голову к себе на колени.
– О, папа, – всхлипывала она, – папа… Рэйф смотрел на нее, крепко сжав кулаки.
Ее плечи сотрясались от рыданий, каждое из которых разрывало его сердце. Повернувшись на каблуках, он пошел к сараю, где Поли и Скотт тщетно пытались затушить огонь.
– Уже можно не тушить, – сказал Рэйф. – Бесполезно.
Он указал большим пальцем в направлении Кэтлин.
– Ты нужен ей, Поли. Я займусь тут.
– Он мертв?
– Да.
– И Лютер тоже, – пробормотал Поли. Горе исказило его черты. Лютер был ему как отец, единственный отец, которого он знал. Тяжело вздохнув, Поли пошел утешать дочь Брендена Кармайкла.
Кэтлин сидела одна в большой комнате, глядя из окна в темноту. Ночь была темной и холодной, как и комната, где она сидела, как и боль в ее сердце. Умер ее отец. Умер Лютер. Все, кого она любила, умерли, и она осталась одна, совсем одна…
Снова потекли слезы, она не в силах была остановить их. Она часами сидела в комнате, просто глядя в окно. Сарай сгорел вместе с молочной коровой и упряжными лошадьми. Украли всех мустангов, в том числе и серую кобылу Рэйфа. К счастью, Рэда, пару ездовых коней и черную кобылу Рэйфа удалось спасти.
Кэтлин глухо рассмеялась. Что же это за счастье, если спасают лошадей, а люди гибнут? Она была готова убить всех оставшихся лошадей, чтобы вернуть отца и Лютера.
Скотт, Поли и Расти уже завернули их тела в одеяла и увезли. Завтра нужно съездить в город и договориться о похоронах.
Слезы жгли ее глаза, и она прижалась лбом к холодному оконному стеклу.
– О, папа, – вздохнула она.
Вернувшись вечером на ранчо, ковбои были потрясены этим несчастьем. Они выражали соболезнования, но слова застревали у них в горле. Каждый думал, что Хикс и Кармайкл могли остаться живы, если б поблизости оказалось больше ковбоев.
Чувствуя ответственность на своих плечах, Кэтлин убедила их, что никто не виноват. Они были далеко и делали свою работу. Вина лежала на дикарях-язычниках, которые убили отца и Лютера, убили зверски и хладнокровно. Индейцы! Она ненавидела их всех. Она отослала Рэйфа Галлахера, но сейчас уже не была уверена, что поступила правильно. Он оказался полезен для ранчо, нравился отцу и пользовался его доверием. Но она не могла спокойно смотреть на него. Он все-таки – индеец, и постоянно напоминал ей о смерти отца и братьев.
Кэтлин закрыла глаза, и воспоминания о том, как убили братьев, нахлынули с новой силой. Она хорошо помнила тот день! Индейцы появились на рассвете. Они прискакали с востока с ярко-красным солнцем за спинами и пронзительными воплями в глотках. Они напали быстро и хищно, угнали лошадей, скот и шестерых убили. Арло был первым, а Морган защищался ненамного дольше. Она вспомнила, какое горе нависло над караваном, когда вырыли шесть могил и шесть завернутых в одеяла тел опустили в землю… Прочитав короткую молитву, отряд двинулся дальше, боясь, что индейцы могут вернуться, но оставшаяся часть путешествия прошла спокойно. Вообще, караван направлялся в Орегон, но отцу пришлась по душе эта долина, и они поселились здесь. Некоторое время все шло хорошо, индейцы больше не появлялись. А сейчас ее отец мертв…
Чувствуя страшную усталость, Кэтлин набросила на плечи одеяло и отправилась в постель. Долгие часы лежала она без сна, думая о том, как жить дальше. Она не может управлять ранчо сама. Она не может продать его. Отец любил это место, и она обязана справиться. Отец никогда не отступал перед трудностями, не отступит и она.
Завтра она назначит Поли старшим ковбоем и прикажет заново отстроить сарай. Скотту нужно взять помощников и перегнать скот ближе к дому. И необходимо найти способ вернуть ссуду банку…
И еще: завтра она поедет в город и договорится о похоронах.
Погребальная контора Рэйтмана оказалась небольшим зданием на окраине города.
Кэтлин теребила складки своего черного платья и старалась не думать о том, что лежит за выцветшей голубой занавеской. Гомер Рэйтман, высокий, угрюмый человек с пепельными волосами и водянистыми голубыми глазами, вошел несколько минут спустя. Когда он предложил присесть, Кэтлин вздрогнула. Все кругом казалось нереальным, но она сумела выбрать гробы для отца и Лютера. Все происходило, словно во сне.
Из конторы она направилась к преподобному Тобиасу Уилсону, чтобы договориться о похоронных службах. Священник оказался добрым, сочувствующим человеком, но она испытала облегчение, когда все было, наконец, оговорено и ей можно было выйти на воздух из маленькой белой церкви. Кэтлин понимала, что и мистер Рэйтман, и отец Уилсон искренне сочувствовали ей, но ласковые слова и успокаивающие пожатия рук почти невыносимы, и она постоянно боролась с желанием расплакаться, проклясть судьбу. Казалось, что все это лишь дурной сон, кошмар, который кончится, как только она проснется.
Она опустила голову, чтобы скрыть выступившие слезы, и пошла вниз по дощатому тротуару. Не успев сделать нескольких шагов, Кэтлин с кем-то столкнулась и стала извиняться, но услышала вдруг знакомый голос:
– Ба, кого я вижу! Уж не мисс Кармайкл ли это? – с подчеркнутой медлительностью произнес Абнер Уайли, не дав ей договорить. – Что привело вас в город в этот прекрасный день?
У Кэтлин не было ни малейшего желания обмениваться с ним шутками.
– Дела, – отрезала она. – Рада была вас видеть.
– Постойте-ка, – Абнер взял ее за руку. – Я слышал о вашем старике. Мне очень жаль.
– Спасибо, – она выразительно посмотрела на его руку, но он не отпустил ее.
– Что ты теперь думаешь делать? – настойчиво спросил Уайли.
– Насчет чего?
– Насчет ранчо. Старика и Лютера нет. Кто будет управлять им?
