Дом был с колоннами, но отнюдь не классического образца. Толстые квадратные столбы-контрфорсы из кирпича поддерживали нижнюю галерею. Эта же кирпичная конструкция поднималась до самого потолка и служила опорой для верхней галереи, тоже крытой. Ее потолок подпирали относительно тонкие круглые деревянные стойки, а крыша была частью крыши всего дома, довольно покатой и выложенной поседевшей от старости деревянной дранкой. Дом производил впечатление простора и уюта.
И в нем было много тени. Мэри очень скоро поняла, почему над галереями сделаны такие нависающие козырьки. Она вышла вслед за Бертой из кареты и прошла под солнцем до галереи. Этих нескольких шагов оказалось вполне достаточно, чтобы испытать глубокое облегчение, оказавшись под крышей галереи. Когда на улице нещадно палило солнце, в густой тени галереи возникала иллюзия прохлады. Мэри даже казалось, что она ощущает дуновение ветерка с реки.
Проведя Мэри в большой тенистый коридор, который тянулся через весь дом и выходил на галерею с противоположной стороны, Берта дернула за шелковый шнурок с кисточкой.
– Мы будем иметь кофе, – сказала она. – Жанна будет прийти.
Она с большим усилием подбирала слова, озабоченно нахмурив лоб.
«Я должна немедленно начать учить французский, – сказала себе Мэри. – Просто обязана. Вдруг моя бабушка не говорит по-английски? Очевидно, очень многие в Новом Орлеане не владеют английским». Она заговорила так, словно речь шла о безотлагательно важном деле:
– Мадам, есть ли у вас словари или грамматические справочники, по которым я могла бы учиться?
Берта воздела руки к небу и покачала головой, показывая, что ничего не понимает. Мэри покопалась в памяти, вспоминая уроки французского, полученные в детстве.
– Парле франсе, – вспомнила она.
Берта улыбнулась, кивнула и открыла рот, намереваясь продолжить свою речь. Мэри покачала головой.
– Муа, – сказала она. Больше она не могла вспомнить ничего подходящего. – Я хочу учиться, – с отчаянием сказала она. – Я хочу учиться.
– Да, – сказала Берта. – Ты будешь учиться. Жанна будет учить тебя французский. Ты будешь учить Жанна американский. Жанна будет прийти.
– Кто такая Жанна? – спросила Мэри. Берта лучезарно улыбнулась:
– Жанна – моя дочь.
Она не успела договорить, как вбежала Жанна, порывисто обняла мать и тут же оживленно затараторила по-французски.
Мэри в жизни не доводилось видеть более очаровательного создания, чем дочь Берты. Она была одного роста с Мэри, но на этом их сходство и кончалось. Жанна выглядела как сформировавшаяся женщина. У нее была круглая полная грудь и осиная талия, подчеркнутая обтягивающим фигуру костюмом для верховой езды. Черная полотняная куртка и широкий белый шарф идеально оттеняли ее темные волосы и глаза и кожу, белую, как гардения. Ее личико было треугольным, верхняя его часть венчалась таким же треугольным мыском волос на лбу. Ямочка на мягко заостренном подбородке украшала нижний угол треугольника ее лица. Полные губы имели форму сердечка. Прекраснее всего была ее стройная шея. Она была длинная, но не слишком; эта шея напомнила Мэри цветочный стебелек, а живое, утонченно красивое лицо Жанны – цветок на этом стебельке.
Жанна слушала мать, склонив голову набок, как любопытная птичка. Потом она захлопала в ладоши и подбежала к Мэри. От скорости тяжелый подол ее юбки вздымался волной.
– Мэй-Ри! – воскликнула она. – Ты будешь мне подругой, да? – Жанна схватила ошеломленную Мэри за плечи и шумно поцеловала ее сначала в одну щеку, потом в другую. – Папа присылал мне много американских учителей, но все они были старыми сухарями. Я очень плохо учусь. Но ты будешь учить меня хорошо, потому что подруга, да?
– Да, – сдавленным голосом произнесла Мэри. Она согласилась бы на все предложения Жанны, так очаровали ее красота, живость и мгновенное дружеское расположение девушки.
Жанна что-то быстро заговорила матери; Берта кивнула. Потом Жанна взяла Мэри за руку и направилась к лестнице в коридоре, увлекая за собой Мэри. Той даже пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы не наступить на шлейф юбки Жанны. Жанна хихикнула, наклонилась и подобрала шлейф, зажав его под локотком.
– Пошли, – приказала она. – Мы найдем тебе красивое платье. То, что на тебе, слишком уж уродливое.
Мэри посмотрела на свое платье. Раньше ей это как-то не приходило в голову. Это платье – темный бесформенный балахон с длинными широкими рукавами и черным шнурком вместо пояса – дали ей монахини-урсулинки. Теперь Мэри не могла не признать, что наряд действительно убогий. Она поспешила вслед за Жанной вверх по длинной широкой лестнице, идущей параллельно широкому коридору, открытому, как и нижний, с обоих концов, в спальню. Такая спальня могла принадлежать только Жанне.
Огромная кровать с балдахином на четырех столбиках была со всех сторон обвешана розовым пологом, привязанным к столбикам бантами из шелковых лент в сине-белую полоску. Под пологом на резные крашеные в розовый цвет гирлянды была накинута противомоскитная сетка. Похожие гирлянды были вышиты на розовом стеганом покрывале и повторялись на расшитом гарусом коврике на полу. Горка окантованных кружевом розовых подушек занимала четверть кровати. Точно такие же подушки были разложены на шезлонге и креслах, покрытых чехлами в сине-белую полоску.
Повсюду валялись кипы иллюстраций, вырванных из модных журналов, на небольшой книжной полке стояли романы Александра Дюма, «Басни» Лафонтена и сборник волшебных сказок. На креслах, рядом с коробкой перепутанных ниток для вышивания примостились две куклы. На резной работы грушевом столике разместились английская грамматика, серебряная чернильница с засохшими чернилами на дне и большая хрустальная ваза с ароматными лепестками розы. Туалетный столик был застелен тонкой белой кружевной скатертью. Кружевные фестоны украшали верх огромного зеркала в золоченой раме, в котором отражалось позолоченное трюмо, а в нем, в свою очередь, отражалось зеркало на столике. С одного конца трюмо свисал хлыстик для верховой езды. Во всех четырех углах комнаты стояли большие шкафы, расписанные букетами цветов. Жанна по очереди открыла их. Они были до отказа набиты одеждой.
– Это, – сказала она, швырнув платье в руки Мэри. – И это… celle la' et pui[4]… Non… это… cette horreur[5]… A вот это – наверняка…
Через час вся комната была завалена платьями, юбками, блузками, туфельками, нижними юбками и пеньюарами.
Сама Жанна переодевалась три раза, прежде чем остановилась на розовом органди.[6] Берта решила, что Мэри вполне подойдут четыре хлопковых платья, надо только немного присборить корсаж. Мэри сидела на скамейке возле открытой двери в коридор, пребывая в прострации от жары и этого бурного всплеска женской энергии.
