Нищенка так широко открывала беззубый рот, что можно было без труда заглянуть ей в глотку. Слеза стекала с уголка глаза мамаши Тру-ля-ля и пряталась в глубоких морщинах. Она была отвратительна и восхитительна одновременно.
Старуха выдала финальное тремоло, послюнявила толстый палец и принялась раздавать листы бумаги, связку которых таскала под мышкой:
— Ну, у кого еще нет своего повешенного?
Дойдя до Анжелики, старуха издала радостный вопль.
— Эй, Тру-ля-ля, а вот и малышка! Ты бы слышала, какие серенады распевал нам все утро твой ненаглядный! Орал, что проклятая собака разорвала тебя в клочья и что он поведет всех парижских нищих и бандитов брать Шатле. А Маркиза — вот она, как миленькая, разгуливает по Новому мосту!..
— А почему бы и нет? — высокомерно возразила Анжелика. — Вы же здесь шляетесь!
— Я-то здесь работаю, — суетливо заговорила старая пройдоха. — Эта песня, знаешь ли, приносит отличный доход. Я всегда говорю Грязному Поэту: «Дай-ка мне про повешенных. Ничто не продается так хорошо, как повешенные». На, хочешь слова? Совершенно бесплатно, ведь ты наша маркиза.
— Сегодня вечером в Нельской башне тебя будет ждать отличная жареная колбаска, — пообещала Анжелика.
Она пошла прочь вместе с другими зеваками, читая строчки на листке.
Послушай же, народ простой!
Когда меня мой рок лихой
На виселицу занесет —
Мой черный выпавший язык
За вас псалмы споет!
В углу, в самом низу страницы стояла подпись, которую она уже видела: «Грязный Поэт». Горькое, наполненное ненавистью воспоминание вновь всколыхнулось в душе Анжелики. Она взглянула на бронзового коня, возвышающегося на открытой площадке. Ей говорили, что именно сюда, к ногам лошади, порой забирается поэт с Нового моста, чтобы переночевать. Воры и бродяги уважали его сон. Впрочем, у стихотворца нечего было красть. Он был беднее нищего; вечный бродяга, всегда страдающий от голода, всегда преследуемый и вечно создающий скандалы, которые, как яд, отравляли Париж.
«Интересно, почему его до сих пор не убили? — подумала Анжелика. — Я бы непременно его убила, если бы только встретила. Но сначала я бы ему сказала, за что…»
Она скомкала бумагу и швырнула ее в реку. Мимо проехала карета, перед которой, как белки, скакали скороходы. В шелковых ливреях, в шляпах, украшенных перьями, они были великолепны.
Толпа пыталась угадать, кто находится в карете. Анжелика смотрела на скороходов и думала о Легкой Ноге, чье сердце не выдержало постоянного бега.
Старый добрый бронзовый король Генрих IV сверкал на солнце и улыбался, глядя поверх моря красных и розовых зонтиков. Центральную часть моста занимали цветочницы и продавщицы апельсинов. Громкими криками они привлекали внимание к золотистым плодам:
— Португальские! Португальские!
Цветочницы появлялись на Новом мосту с раннего утра. Они приходили с улицы Цветочниц, что рядом с Сен-Жюльен-лё-Повр, где находилась их цеховая «резиденция», или с Дровяной улицы, где пополняли запасы цветов в садах Провансальских Братьев.
Самые юные из них, держа в руках корзины с амариллисами, розами и жасмином, сновали в толпе прохожих, в то время как торговки постарше присматривали за лотками, установленными в тени больших красных зонтов.
Одна из таких кумушек попросила Анжелику помочь ей составить букеты, и, увидев, что молодая женщина делает это с отменным вкусом, вручила помощнице двадцать су.
— Похоже, по годам ты уже не годишься в ученицы, — сказала торговка, внимательно оглядев Маркизу Ангелов. — Но любая девчонка потратит года два, пока научится составлять такие букеты, как у тебя. Если хочешь работать со мной, можем договориться.
Анжелика отрицательно покачала головой, зажала в руке двадцать су и пошла дальше. Время от времени она поглядывала на монеты, что дала ей цветочница. Это были первые деньги, которые она заработала собственным трудом.
Молодая женщина купила у разносчика два пирожка, с жадностью проглотила их и смешалась с толпой зевак, которые хохотали во все горло перед тележкой Большого Матье.
Великолепный Большой Матье! Он устроился прямо напротив короля Генриха IV, нисколько не стесняясь ни его улыбки, ни величия.
Взгромоздившись на свою тележку-платформу на четырех колесах, лекарь обращался с речью к толпе зевак, и его громовой голос разносился по всему Новому мосту.
Личный оркестр Большого Матье состоял из трех инструментов: трубы, барабана и кимвала. Музыканты сопровождали речи лекаря, а также заглушали ужасающим грохотом стоны клиентов, которым он вырывал зубы.
Энергичный и упорный, обладающий к тому же удивительной силой и сноровкой, Большой Матье справлялся с самыми упрямыми зубами, даже если для этого ему приходилось ставить пациента на колени, а затем поднимать его с земли лишь с помощью кончиков щипцов. После чего зубодер посылал свою чуть живую жертву к продавцу крепких спиртных напитков полоскать рот. В промежутке между двумя клиентами Большой Матье, в шляпе с пером, развевающимся на ветру, с двойным ожерельем из зубов, оттеняющим его атласный наряд, с огромной саблей, бьющей ему по пяткам, ходил из конца в конец платформы, нахваливая свои небывалые научные знания и превосходное качество снадобий, порошков, электуариев[25] и всевозможных мазей, приготовленных на основе сливочного и растительного масел, воска и каких-то безвредных травок.
— Дамы и господа, вы имеете счастье лицезреть самую важную особу в мире, виртуоза, единственного в своем роде профессионала, жемчужину медицины, преемника Гиппократа и его наследника по прямой линии, естествоиспытателя, грозу всех факультетов Университета! Вы видите собственными глазами врача, который славится человеколюбием, патологоанатома, химика, спагирика[26] и эмпирика. Я лечу солдат из благородства, бедняков — ради любви к Богу, а богатых торговцев — ради денег. Я не доктор, не философ, но моя мазь исцеляет лучше, чем все философы и доктора, вместе взятые. Опыт превыше науки. У меня имеется помада для отбеливания лица: она бела как снег, благоуханна, как бальзам или мускус… А еще у меня вы можете купить мазь, она совсем дешевая, но — слушайте меня внимательно, легкомысленные дамы и господа! — эта мазь защищает всех, и мужчин, и женщин, всех, кто ей пользуется, от коварных шипов с розового куста любовных страстей.
И, подняв руки, Большой Матье с чувством продекламировал:
Приходите, господа, торопитесь, дамы,
И от всех болезней вам тут лекарство дам я.
Вот волшебный порошок, исцелит он сразу
Пьянице и дураку его скудный разум.
Совесть он плуту вернет, честь вернет девице,
К старой даме ухажер мигом возвратится,
Даст влюбленным старикам молодица руку,
А невежды школяры вспомнят про науку…
Эта последняя фраза, которую Матье произнес, выпучив огромные глаза, заставила Анжелику расхохотаться. Тот заметил Маркизу Ангелов и дружески подмигнул ей.
