Приподняв подол, Грасиела пошла через улицу, обходя гнилые отбросы и мусор и стараясь не попасть под лошадь. Подойдя к девочке совсем близко, Грасиела увидела, что та держит в руке недоеденную тортилью. Запах жареной кукурузы и мяса ударил в ноздри, и у Грасиелы от голода заурчало в животе.
— Меня зовут… Теодорой, — с важностью заявила Грасиела.
Девочка окинула Грасиелу совершенно равнодушным взглядом, снизу вверх, начиная с изящных туфелек и кончая кружевной оборкой на воротнике жакета, но ничего не сказала. Грасиела проглотила слюну, еще раз поглядев на тортилью в руке у незнакомки, и спросила:
— А тебя как зовут?
— Марией, сеньорита, — ответила девочка наконец. Явно смущенная богатым нарядом Грасиелы, она смотрела куда-то поверх ее плеча.
Грасиела ухватилась руками в перчатках за свою юбку и загляделась на двух всадников, гордо гарцующих по улице. Передняя лука седла одного из них была отделана серебром. У кузена Эмиля точно такое седло.
— Я впервые приехала в Дуранго, — сообщила Грасиела незнакомке. — На поезде.
В глазах у Марии вспыхнуло почти что благоговение.
— Ты ехала на поезде? — спросила она, глядя на Грасиелу так, словно она сошла прямо со страниц книги сказок, и забыв о своей тортилье. — А где же твоя дуэнья?
Выходит, что даже уличная девчонка знает, как должны путешествовать такие, как Грасиела.
— Меня похитила злая колдунья, — объяснила Грасиела, не уверенная, однако, что девочка ей поверит.
У Марии широко раскрылись глаза, но она согласно кивнула:
— То же самое случилось с моей сестрой.
— Но я убежала от колдуньи. Она хотела отрезать мои волосы, чтобы я стала похожа на мальчика.
Мария поглядывала на блестящие локоны Грасиелы, ниспадающие почти до пояса, и в глазах у нее появился страх. Чувство удовлетворения переполнило грудь Грасиелы. Даже дитя улиц понимает, что нельзя лишать женщину предмета ее гордости.
— Я придумала кое-что, — сказала Грасиела и нагнулась к уху собеседницы. Когда она кончила шептать, в глазах у Марии засияло восхищение, и она с восторгом закивала.
— Хорошо, — сказала она и, взяв Грасиелу за руку, отвела в переулок, где обе девочки скрылись за кучей тлеющего мусора.
Когда они появились снова, на Марии красовался наряд Грасиелы, а беглянка облачилась в лохмотья, приколов изнутри к поясу свой золотой медальон. Она получила также и остаток тортильи, который проглотила в четыре голодных глотка. Салфетки у нее не было, и, помедлив, девочка вытерла жирные пальцы о рваное платье, от которого шла вонь.
— Спасибо, — поблагодарила Грасиела Марию.
Дорожный наряд Грасиелы был Марии мал, и шов на талии уже начал расходиться, но Мария осматривала себя сияющими от гордости глазами.
Когда она наконец вспомнила о Грасиеле, то показала пальцем сначала на волосы Грасиелы, а потом на свои. Грасиела поняла фазу. Тяжело вздохнула и с отвращением нагнулась и набрала полные руки пыли и мусора; все это она втерла в свои волосы. Потом со слабой улыбкой махнула рукой и пошла прочь от Марии, которая тем временем приподняла подол платья, чтобы полюбоваться первыми в своей жизни туфлями.
Не пройдя и полквартала, Грасиела невольно вспомнила о своих босых ногах. Нежная кожа на подошвах болела, а как противно было наступать на что-то липкое и сырое, проникавшее между пальцами!
То и дело вздрагивая от отвращения, Грасиела, не оглядываясь, шла и шла вперед, пока Мария не осталась где-то далеко в путанице узких улочек и переулков. Только тогда беглянка остановилась перевести дыхание и осмелилась взглянуть на окружающих ее людей.
Никто на нее не смотрел. Никто не обращал ни малейшего внимания. Она сделалась невидимой, как ветерок.
Торжествующая улыбка изогнула ее губы, с которых едва не сорвался радостный возглас. Какая же она умная! Довольная собой, Грасиела проговорила вслух:
— Она никогда не найдет меня!
Да, не найдет: город слишком велик, в нем много людей, много улиц, много мест, где можно спрятаться. И теперь Грасиелу никто уже не запомнит.
Она одержала победу над своим врагом.
Не прошло и десяти минут, как тяжелая рука легла ей на плечо и какой-то мужчина наклонился, чтобы взглянуть ей в лицо.
— Привет, малышка! — произнес мужчина хриплым голосом, от которого у Грасиелы сразу пересохло во рту и кровь застыла в жилах.
— Мы с тобой, — продолжал мужчина, облизнув губы, — станем самыми лучшими друзьями, да-да. Жадные пальцы больно стиснули плечо девочки.
Дженни с бешено колотящимся сердцем добежала до конца квартала, немного постояла и понеслась обратно ко входу в отель. Грасиела ведь могла повернуть не направо, а налево.
— Черт побери! — воскликнула Дженни, хлопнула шляпой о бедро и водрузила ее себе на голову. Пригляделась к улице, полной народу. С детских лет не испытывала она такого ошеломляющего страха. От него сжималось все внутри. Сердце бешено прыгало в груди, Дженни задыхалась, руки у нее тряслись, как при падучей.
«Одумайся, — приказала она себе, — успокойся и одумайся».
Грасиела не могла уйти далеко. Самое главное, что она запоминается, эта девочка в богатом нарядном платье, куда-то идущая одна. С этого и надо начинать — с расспросов. Дженни быстро шагала от одного торгового прилавка до другого, пока не убедилась, что Грасиела пошла не в этом направлении. Дженни переходила от улицы к улице, каменная от напряжения, пока не обнаружила метиску, торгующую одеялами. Та запомнила Грасиелу.
Начиная с этой точки, идти по следу Грасиелы стало так же легко, как перебирать жемчужины в ожерелье на шее у маленькой соплячки. Как только она найдет Грасиелу, то просто придушит ее. С каждой минутой приходя все в большую ярость, Дженни шла и шла, пока наконец не обнаружила девчонку на расстоянии полуквартала от себя. И припустилась бегом.
Она остановилась как вкопанная, увидев, что эта девочка — вовсе не Грасиела. На ней надето платье Грасиелы, но сама девчонка грязная, и в ее движениях нет ни изящества, ни грации. Дженни в один миг поняла, что, черт побери, произошло.
Дженни сняла шляпу и вытерла вспотевший лоб; она присмотрелась к уличному движению, к женщинам, которые с корзинками через руку спешили в магазины, внимательно разглядывала уличных ребятишек и вездесущих собак, шныряющих между каретами и телегами и вертящихся под ногами у прохожих.
Да, Грасиела оказалась куда умнее, чем она считала. Но девочка находилась теперь в огромной опасности, о которой страшно было подумать.
На лбу у Дженни снова выступил пот — и вовсе не от палящих лучей солнца. Руки опять начали дрожать.
Грасиела могла попасть под какую-нибудь повозку или под копыта лошади. Ее могли затащить в глухой проулок, изнасиловать и убить. Схватить и продать в детский бордель — Дженни кое-что слышала о подобных местах. Сотня немыслимых ужасов подстерегала одинокого ребенка, затерянного в трущобах шахтерского города.
