— Я велела накрыть для вас в зеленой комнате, вашей любимой, вы предпочли бы сперва что-нибудь выпить?
Он кивнул. Энн растерянно оглянулась, чтобы взять свое пальто у лакея, но тот уже исчез. Алекс снова крепко взял ее за руку и повел к одной из комнат, двери которой выходили в холл. Он продолжал разговаривать с ужасной женщиной, возвышаясь над Энн, которую успел усадить на стул в углу. Она подумала, что вырваться от него будет невозможно — он казался таким сильным.
Комната была оформлена с элегантной сдержанностью в серых и кремовых тонах с отдельными вкраплениями золота. Цветы в тяжелых вазах наполняли воздух одуряющим ароматом. Энн почти не замечала окружающей обстановки: ей было не до того. Может быть, это один из тех «домов свиданий», о которых ей случалось читать в романах? Как он посмел привести ее сюда! Только потому, что она легкомысленно согласилась на такое уличное знакомство?..
— Мартини, миссис Грейндж? — услышала она будто издалека его голос.
— Джин с тоником, пожалуйста, — ответила она, успев заметить, что губы женщины неодобрительно скривились.
Неожиданно Алекс и дама быстро заговорили по-французски. Школьных познаний Энн было недостаточно для того, чтобы разобрать, о чем говорят, но отдельные знакомые слова указывали на то, что они обсуждают меню. Она начала понемногу успокаиваться, браня себя за мнительность. Еще один красивый молодой лакей принес напитки, стремительный разговор закончился, и женщина оставила их одних. Энн бросила осторожный взгляд на своего спутника. Он улыбнулся ей. Его улыбка была такой обезоруживающей, что ее страхи совсем отступили и она немного расслабилась.
— Так-то лучше, — сказал он. — Когда мы были в холле, мне показалось, что вы собираетесь убежать. А здесь вы сели на кончик стула, как испуганная школьница в ожидании неслыханной опасности.
Он рассмеялась.
— Это не так, просто я пыталась понять, о чем вы говорите.
— Так вы одобряете?
— Что именно?
— То, что мы с мадам Петэн выбрали на ужин.
— Нет. То есть я хочу сказать, что толком ничего не поняла — вы говорили слишком быстро, — вспыхнув, ответила она.
— Простите меня. Следовало, должно быть, с вами посоветоваться. Дело в том, что обычно я полагаюсь на выбор Петэн, она никогда не ошибается.
— Я уверена, что все будет прекрасно, — сказала Энн, сердясь на себя за неловкость. — По правде сказать, я никогда не знаю, что заказать, мне всегда кажется, что выбранное другими более привлекательно. — Она попыталась беззаботно улыбнуться, но безуспешно, и поспешила добавить: — Красивая комната, правда?
— Да, у французов уникальное чувство стиля.
Наступило молчание, которое всегда так пугало Энн.
— Что с вами, миссис Грейндж? У вас такой вид, будто вам не по себе? — мягко спросил он после паузы.
— Разве? — нервно засмеялась она.
— Может быть, я чем-то вас расстроил?
— Нет-нет, это в самом деле не так. Называйте меня, пожалуйста, Энн.
— Я предпочел бы имя Анна, — улыбнулся он.
— Как хотите.
— Однако вы не объяснили, что вас беспокоит.
— Право, меня ничто не беспокоит. — Энн отпила немного из своего бокала и пошарила в сумочке в поисках сигарет. К тому времени когда она их нашла, он уже поднес ей тяжелую золотую зажигалку. — Благодарю вас!
Откинувшись на стуле, он спокойно изучал ее лицо. Она чувствовала, что не в силах ответить на его взгляд, прочесть в нем, о чем он думает.
— Вы прекрасно говорите по-французски, — сказала она.
— А вы сами прекрасны, Анна!
От неожиданности Энн закашлялась и снова открыла сумочку, чтобы достать платок.
— Возьмите мой, — услышала она его голос и увидела, что он протягивает ей большой белоснежный платок.
— Нет, спасибо, все уже в порядке, просто я поперхнулась джином. О чем это я говорила? Ах да, о том, как хорошо вы говорите по-французски.
— Благодарю вас!
— Вы говорите на многих языках?
— Кроме родного — на трех хорошо и на трех плохо.
— На каких же хорошо?
— На английском, французском и итальянском.
— А плохо на каких?
— На английском, французском и итальянском, — засмеялся он.
— Это неверно. Двумя первыми вы владеете блестяще. А какой ваш родной язык?
— Греческий, конечно. С такой фамилией, как моя, какой же еще?
Он продолжал смеяться, но у Энн появилось странное чувство, будто он смеется не вместе с ней, а над ней, потому что его забавляет ее смущение.
— Среди моих знакомых не было ни одного грека.
— Надеюсь, что ваш первый опыт окажется приятным.
Он улыбнулся, и она в первый раз заметила, что между передними зубами у него щелка, придающая особое очарование его улыбке. Он продолжал упорно смотреть на нее, и ее смущение усилилось. Она решила переменить тему:
— Этот ресторан какой-то странный.
— Да, вероятно, особенно на свежий взгляд.
— По-видимому, здесь не допускается ни малейшая нескромность.
— Совершенно верно.
— Вы всегда посещаете такие места?
— По мере возможности.
— Но почему?
— Это упрощает жизнь, — загадочно ответил он.
Энн глубоко вздохнула и спросила напрямик, решив взять быка за рога:
— Может быть, это публичный дом или дом свиданий?
— Прошу прощения? — изумленно произнес он, будто не веря собственным ушам, и выпрямился. — Публичный дом или… как вы сказали? Что вам пришло в голову, Анна?
— Здесь соблюдают такую осторожность, и потом, я не вижу обычных объявлений о кредитных карточках и тому подобном, как в других ресторанах.
Алекс разразился безудержным смехом.
— Публичный дом! Боже мой, что бы на это сказала Петэн?!
Он так смеялся, что на глазах у него выступили слезы и ему самому пришлось воспользоваться большим белым платком. Энн внимательно следила за ним. Этот непосредственный смех окончательно убедил ее, что она заблуждалась. Она заулыбалась, и вскоре оба дружно захохотали. Тем временем вернулась мадам Петэн.
— Ваш столик готов, мистер Георгопулос, — сообщила она, повышая голос, чтобы быть услышанной. — Разрешите спросить, что вас так рассмешило? — осведомилась она слегка раздраженным тоном.
Энн умоляюще посмотрела на Алекса.
— Я расскажу вам об этом в один прекрасный день, дорогая Петэн, но только не сегодня… — с трудом выговорил он сквозь смех.
Мадам Петэн отвела их в другую комнату, поменьше, но такую же нарядную. Здесь ничего не было, кроме стола, покрытого тончайшей камчатной скатертью. На столе стояли зажженные свечи. Их пламя отражалось в серебряных приборах и в хрустальных бокалах, бросало светлые блики на восковые лепестки камелий в широкой чаше. Их обслуживали два официанта. Благоговейно, точно служки во время литургии, они поставили перед ними тарелки с заливным из перепелиных яиц. Алекс попробовал вино, наполнил бокалы, и оно заискрилось там, как золото.
