– Ничего не видно! – прошептала она. – Как мы все сделаем?
– Я-то вижу достаточно хорошо, – отозвался Ганс. – Это главное. Внимание, Жосс, я начинаю поднимать клетку.
Закатав рукава, Ганс плюнул себе на ладони и взялся за огромное колесо ворота. Катрин казалось, что один человек никогда не сможет его повернуть.
– Я буду вам помогать! – заявила она.
– Нет… оставьте! Лучше помогите Жоссу притянуть клетку, когда она будет на уровне площадки. Это тоже нелегкое дело.
И, глубоко вздохнув, Ганс повис на толстой ручке ворота. Клетка качнулась, потом медленно, очень медленно начала подниматься. Не слышно было никакого шума, они скорее догадывались, чем различали, что тяжелая масса клетки приближалась.
– Только бы Гансу удалось! – сказал Жосс с беспокойством. – Поднять такое одному – это же работа для титана!
Ужасающее усилие, которое взял на себя каменотес, чувствовалось по его тяжелому дыханию. До самых глубин своего существа Катрин чувствовала борьбу, ужасное напряжение человеческих мускулов. А клетка поднималась совсем понемногу, почти незаметно.
– Боже! Помоги ему! – простонала Катрин.
Она уже хотела броситься к Гансу на помощь, но замерла от неожиданности. На лестнице показалась какая-то тень. Вновь прибывший произнес три слова на незнакомом языке и стал налегать на ворот вместе с Гансом.
– Кто этот человек? – спросила пораженная Катрин.
– Не бойтесь. Это Гатто, мой старший мастер… Он хочет нам помочь.
– А по какой причине?
– Готлиб, человек, которому дон Мартин приказал отрезать кисть, – его брат. Ему можно доверять. И потом… помощь всегда кстати. Я уже подумал, что сейчас все брошу. Эта клетка такая тяжелая, что мускулы разрываются.
Не ответив, Катрин подошла к Жоссу. Клетка теперь поднималась значительно быстрее. Ее верх уже оказался вровень с площадкой, поднялся выше, выше… Вооружившись багром, Жосс зацепил одну из перекладин и потянул на себя.
– Тихо! – шептал Ганс. – Тихо! Ее нужно поставить без шума.
Какое-то мгновение гнусная тюрьма покачивалась в нескольких сантиметрах от площадки, потом медленно опустилась.
– Ночь прямо как чернила! – пробормотал Ганс. – Приходится действовать почти на ощупь… Вы нашли дверь?
– Да, – прошептал Жосс. – Вот она!
Большой железный замок, на который была заперта клетка, был на самом деле настолько прост и бесхитростен, что его легко открыли. Как только дверь распахнулась, Катрин устремилась туда, нетерпеливыми руками ощупывая неподвижную намокшую фигуру, лежавшую внутри.
– Он не двигается! – прошептала она с тревогой. – Жив ли он…
– Это мы еще посмотрим! – ответил Жосс. – Пустите нас, мадам Катрин, дайте нам заняться им…
– Поспешим! – проворчал Ганс. – Посмотрите на небо!..
И действительно, смутно засветилась луна за завесой туч.
– Если солдат или любой горожанин вдруг захочет поднять глаза и заметит, что клетки нет на месте, в мгновение ока сбежится весь город!
Не без труда, с бесконечными предосторожностями трое мужчин вытащили узника из клетки.
– Он жив! – прошептала она, уловив слабое дыхание Готье.
– Быстро, – приказал Ганс, – разденьте его! Нам надо спешить…
Словно в подтверждение его слов, они услышали снизу, как один из солдат закашлял. Потом услышали звон копья, звякнувшего о камень. Четверо заговорщиков съежились с безумно забившимися сердцами, ожидая криков тревоги, которые, без сомнения, вот-вот должны были нарушить тишину… Но ничего не произошло! Жосс, Катрин и Гатто бросились к Готье, стали его раздевать, а в это время Ганс открыл мешок, который принес. В нем лежал наскоро обструганный толстый кусок дерева.
– Надо обмануть всех, хоть ненадолго, – прошептал Ганс. – А то с самого утра весь город станут выворачивать наизнанку, и нам никогда не удастся вывезти этого человека. Если нам чуточку повезет, подмену обнаружат не сразу.
Бесчувственного Готье быстро одели в плащ, который принесла Катрин, а в это время Ганс устроил чучело в клетке и покрыл его лохмотьями узника и еще несколькими тряпками такого же неопределенного цвета, которые принес. Голову изобразил запрятанный в тряпье глиняный шар. В ночной темноте все это имело правдоподобный вид.
Главная трудность состояла в том, как снять цепи, которыми узника приковали к клетке. В переметной суме, которую Ганс доверил нести Жоссу, оказалось несколько инструментов из слесарного набора. Когда, вооружившись пилой, Ганс принялся за браслеты на щиколотках, Катрин затаила дыхание, ибо ей показалось, что звук пилы был ужасно громкий. Но мастер обладал невероятной ловкостью. Операция прошла благополучно, и Готье даже не застонал.
Они поспешно приложили оковы к чучелу, потом должным образом заперли клетку. Ганс и Гатто вернулись к вороту, а Катрин и Жосс принялись палками подталкивать клетку, чтобы опять спустить на прежнюю высоту и не стукнуть о стену, что вызвало бы шум. Через несколько минут гнусная тюрьма-пытка вновь была водворена на прежнее место.
Словно выждав именно этот момент, показалась луна, залив площадь холодным ярким светом. Одновременно заговорщики услышали, что внизу, у подножия башни, солдаты обменялись несколькими словами на своем гортанном языке. Катрин заметила, что на лице Ганса блеснули зубы, и поняла, что тот улыбался.
– Пошли! – прошептал он. – Воистину небо на нашей стороне! Теперь нужно спустить вниз нашего беглеца, а, судя по его весу, это будет нелегкой задачей. Башенная лестница крутая, и хорошо, что Гатто пришел нам помочь. Вы, мадам Катрин, пойдете впереди с факелом и посветите нам. Теперь пойдем!
Трое мужчин понесли Готье. Несмотря на то что тот похудел из-за вынесенных им лишений, он был тяжелым, и к тому же из-за его огромного роста трудно было поворачиваться на узкой лестнице.
Осторожно ступая, задерживая дыхание, Катрин со своими спутниками медленно, но верно пробирались к двери. Они уже вышли бы из собора, когда в самый непредвиденный момент Готье вдруг издал стон, который в тишине, едва нарушавшейся монотонным бормотанием монахов, прозвучал в ушах Катрин громом трубного гласа Страшного суда. У трех мужчин с их ношей только и хватило времени метнуться в тень огромного столба у закрытой решетки церковной часовни, а Катрин живо приложила руку к губам раненого.
Объявшая беглецов тревога и минуты последовавшего за этим ожидания были страшны. На клиросе оба монаха прервали свои молитвы. Они повернули головы в сторону, откуда им послышался неожиданный шум. Катрин увидела сухой профиль одного из них – он четко обозначился на фоне свечи. Другой даже сделал было жест, желая встать, но собрат удержал его.
