— Я очень рад знакомству, — сказал он.
Бабушка Эмина поправила на нем одеяло.
— Я сказала Кариму, что исцелению подлежит не твоё тело, которое вылечится само… А твоя душа. Она ранена, она болит.
Он улыбнулся. Пройдя эмоциональный срыв и очнувшись в доме этой женщины, он понял вдруг, что ему стало намного легче. Временно ли, но лечение сработало. Решив уйти из жизни и очутившись чуть ли не в раю, он впервые мог думать ещё о чем-то, кроме Аделин. И, хотя её образ маячил где-то на задворках его памяти, он мог сосредоточиться на разговоре с пожилой женщиной.
— Вы можете исцелить мою душу? — спросил он.
— Я обследую твою душу, — она наклонилась ниже, — и выслушаю тебя. Ты никому не говоришь ничего, и от этого боль твоя загнивает, вырываясь наружу жёлтым гноем, вот таким, когда ты шагаешь со скалы. Ты расскажешь мне всё, чтобы очистить свою рану. И тайна твоя умрёт вместе со мной.
Она говорила искренне. Эдвард закрыл глаза, пытаясь унять головную боль. И не заметил, как снова заснул.
Когда ему стало лучше, он рассказал ей всё. Всё, в чем не признавался даже себе. И, хотя из глаз его иногда текли слёзы, он был к себе беспощаден. Старуха слушала, позвякивая браслетами, и старческая сморщенная рука сжимала крепко его пальцы. Она не была ему чужой. Она была самым близким по крови человеком. И Эдвард доверял старой Эмине больше, чем самому себе. И, пока он говорил, его безрассудная Аделин представала перед ним, как живая. Казалось, она была здесь, рядом. Рядом с Эминой, рядом с ним самим. Надлом, случившийся с ним на скале, заставлял его замолкать, когда он видел перед собой её лицо. И если до обрыва он мог говорить с Аделин, то теперь мог говорить только с Эминой. Аделин молчала, не отвечая, и он мучился от того, что она не слышит его.
— Наверно я тронулся рассудком? — спрашивал он, рассказывая о своих чувствах.
— Ты просто испытываешь безответную любовь, внучек, — бабушка гладила его по голове, — и это тяжело сохранить мышление в полном порядке, когда любимую отрывают от сердца. Любой начнет сходить с ума. Но ты молодец, хорошо держишься.
Эдвард держался плохо. когда он начал вставать, гулять по саду, самочувствие его улучшилось. Бабушка семенила рядом, держась за его руку. Казалось, она ни на секунду не оставляет его одного. Она, как тень, следовала за ним. Он не был против ее заботы, похожей на слежку. Он понимал, что она не оставит его одного, и понимал её мотивы. Желания покончить с жизнью у него больше не было, но страх родственников он легко мог объяснить. Могли ли они доверять ему, когда он сам себе не доверял?
Карим приходил по вечерам, чтобы разделить трапезу с ним и с матерью. Он очень умильно заботился о старой женщине, подавал ей блюда, помогал ей подняться и сесть. Эдвард, с трудом поддерживающий разговор, смотрел на мать и сына с улыбкой. Она научился улыбаться, и старался как можно чаще показывать Эмине, что всё хорошо.
Меланхоличное состояние, в которое он впал, длилось очень долго. Карим хмурился, но ничего ему не говорил. Казалось, он ждал чего-то. Лето сменилось осенью, задули холодные ветра, и Эдвард теперь, привычный к плохой погоде, чаще выходил на улицу, чтобы, стоя на ветру, прояснить мысли. Меланхолия сменилась полной апатией. Он не думал вообще ни о чём, и даже облик Аделин стал стираться в его памяти. Жизнь превратилась в серую полосу приемов пищи и сна, между которыми он ходил по парку, держа за руку старуху с добрыми глазами.
— Пришло время тебе вернуться к европейской жизни, — как-то сказал ему Карим с утра, когда Эдвард пил кофе, молча разглядывая газету, страницы которой даже не попытался разрезать.
Он вернулся в гостиницу, сменив турецкую одежду на европейское платье. Что делать ему в гостинице, он не представлял. Он привык к старой Эмине, к её заботе и человечности. Он привык, что она держит его за руку, когда он идет гулять. Теперь же он снова был один и все так же слонялся по Стамбулу, не глядя под ноги и грезя на яву. Усилием воли он утром заставлял себя просматривать газеты и почту, но это не доставляло ему радости. В газетах он не видел абсолютно ничего, что могло бы заинтересовать его. До одного из тех дней, что меняют человеческую жизнь навсегда.
Утро выдалось солнечное и тихое. Эдвард читал газеты. Читал ли? Он разрезал страницы и складывал их стопкой. В этот день ему попала в руки английская «Таймс» месячной давности. Усмехнувшись скорости доставки газет из Англии в Средиземноморье, он взял её в руки и замер. Лицо его побелело, как мел, а сердце ухнуло вниз, будто он снова падал с горы.
Со страницы на него смотрела Аделин в драгоценном ожерелье из Клада Приама…
Глава 9
Дорогая леди Аделин Дерби!
Пишу через переводчика и надеюсь, что он донесет правильно до вас все, что я хочу вам сказать.
Я знаю всю вашу историю. Я хочу рассказать вам, что происходит сейчас в Стамбуле с мистером Эдвардом Бриджвотером, моим племянником, и почему я очень сильно переживаю за него. Мистер Эдвард прибывает в глубокой меланхолии с момента вашего отъезда. Его не интересуют ни древности, ни женщины, ни родственники. Он пытался свести счеты с жизнью, но мне удалось остановить его в последний момент. Он шагнул со скалы, и я каким-то чудом сумел удержать его сначала за одежду, а потом и вытащить обратно, чтобы он не упал в море на острые камни. Он рассказал своей бабушке и моей матери, что не хочет жить, зная, что вы стали женой его брата, страдает от тоски по вам и от ревности. Я перепробовал всё и не знаю никакого средства исцеления. Я боюсь, что в следующий раз не смогу ему помочь. Дорогая леди Аделин, если вам не безразлична судьба моего племянника, я очень прошу вас приехать в Стамбул…
Карим-бей…
Прочитав письмо, которое она получила на следующее утро после бала маскарада, Аделин отложила его в сторону, не сдерживая струившихся по лицу слёз. Это она виновата во всём! Она была настолько глупа, что не смогла разглядеть какие чувства к ней испытывает Эдвард!
Вскочив с места, Адель позвала горничную, велев той срочно помочь ей переодеться. Ей больше не стоило молчать! Она немедленно поговорит с Аланом и расскажет ему всё как есть!
Написав жениху короткую записку, она назначила ему встречу, попросив навестить её через несколько часов.
Ожидание было невыносимо. Аделин спустилась в гостиную раньше времени, а Алан по привычке опаздывал.
Нервно расхаживая взад вперёд, девушка не заметила, как к ней приблизился жених, неожиданно приобняв её со спины.
— Адель, отчего такая спешка? Мы должны были встретиться на балу этим вечером.
— Ал, нам срочно нужно поговорить, — проговорила девушка, — надеюсь тебе хватит сил меня понять и просить.
— С каких пор ты стала говорить загадками, малышка? — спросил Алан, когда Аделин наконец подняла на него огромные глаза.
Вместо ответа она стянула с тонкого безымянного пальца тяжёлое кольцо и молча протянула его жениху.
— Как это понимать, Аделин? — удивлённо поинтересовался молодой человек, принимая драгоценность из её рук.
— Я хочу расторгнуть помолвку, Ал. Я… — Адель запнулась, подбирая правильные слова. — Я не люблю тебя! Вернее, люблю, но как брата, как друга, которому доверяю! Я поняла это очень давно, но пыталась вернуть себе веру в красивую иллюзию.
— Адель, всё это глупости и твои страхи, я… Я уверен, что мне удастся изменить твоё мнение, и мы будем жить долго и…
— Алан, я хочу, чтобы ты меня хорошо услышал, — громче заговорила Аделин, глядя прямо с серебристые глаза жениха, — я люблю твоего брата и намерена сообщить ему об этом!
— Никогда не думал, что ты сможешь меня так удивить, Адель, — наконец сказал Алан, глядя на смутившуюся невесту, — что такого ты нашла в Эдварде, чего нет во мне? Его титул? Но разве не ты говорила совсем недавно, что золото и богатство для тебя ничего не значат?!
