— Хельге, девочка, дай Трауте опомниться. — Ласково одернула ее мать. Надо же, раньше она разговаривала иначе. То ли правда, что люди с годами добреют, то ли Хельге теперь сильно не покомандуешь.
— А ты, Трауте, спрячь письмо подальше, а то еще потеряешь ненароком! — Вот, теперь я узнаю свою мать. — А то, может, еще кому показать придется.
— Зачем? — Удивилась госпожа фон Хагедорн, которая, как и мать, не знала еще, что в письме, но предполагала, что к подаркам должны прилагаться и поздравления.
— Чтобы знали, что у нас бароны в родственниках — Непреклонно ответила мать. — Ведь как оно в жизни, если знают, что за тебя есть кому заступиться, то и желающих обидеть сразу меньше становится.
— За замужнюю даму муж заступаться должен. — Покачала головой госпожа фон Хагедорн не соглашаясь, но, впрочем, и не очень споря.
— Да, а муж Трауте достался… Ух! — Снова влезла в разговор Хельге. Как он наших напугал! Айко мне рассказывал…
— Айко бы лучше отцу по хозяйству чем-нибудь помог, а не языком о домашних делах трепал. — В голосе матери прорезались ворчливые нотки. — А молодой фон Роггенкамп мог бы и головой подумать, прежде, чем перед будущей родней мечом махать.
Мы с госпожой фон Хагедорн переглянулись и решили промолчать. Открывшую было рот Хельге, свекровь тихонько дернула сзади за юбку и та понятливо промолчала. И правильно сделала, я считаю. Не важно, кто там был прав, кто виноват, мать всегда была против прилюдного обсуждения семейных дел. Чтобы не усложнять, решила не затягивать со шкатулкой.
Содержимое шкатулки заставило ахнуть даже госпожу фон Хагедорн, а Хельге, та просто взвизгнула от восторга. В шкатулке, которая сама уже была замечательным подарком, лежали три крупных серебряных монеты — целое приданое. А еще там лежала тоненькая цепочка, по центру которой висел серебряный же филигранный шарик. О таком богатстве я даже мечтать не могла, не то что на себя надевать.
— Какая красота! — Восхитилась госпожа фон Хагедорн.
— Да уж, Трауте, пойдешь ты замуж, как королева. — Покачала головой мать. — И правда соседи на площади болтали, целое приданое в подарок. Теперь твоему свекру и с Виллемом ссориться не придется.
— Вы уж не обижайтесь, фру фон Дюринг, — Вмешалась госпожа фон Хагедорн, но для Виллема есть указ от господина наместника. Не нам его менять.
— Да, конечно. — уклончиво согласилась мать. — Только девочек жалко. Ему ж еще троих выдавать… Хельге повезло, что Якоб Ваш ее любит без памяти, не у всех так бывает. Анна моя, пока в жизни устроилась, настрадалась. С Трауте — вообще чудо произошло, не иначе. Боюсь я, госпожа фон Хагедорн, что на всех моих девочек такого везения не хватит.
Пока госпожа фон Хагедорн пыталась подобрать ответ (потому что, как ни крути, в словах матери тоже была своя правда), мать махнула рукой и взялась распаковывать свой короб.
— Ну, посмотрим, что тут Анна для меня упаковала. Не иначе, тоже приданое. Глядишь, еще на старости лет и замуж позовут.
Мы с Хельге переглянулись. О том, что несколько месяцев тому назад Хельге, отчаявшись дождаться ответа от Анны, написала Агате, мать не знала. Как не знала и того, что дословно стояло в первом письме: племянница посылала Хельге деньги и подарки из своих личных средств. Роскошь, по нашим меркам, конечно, неслыханная, однако же, к матери за деньгами Агата явно не обращалась.
Короб матери был меньше, и не настолько богато упакован, как тот, что был предназначен для меня. Там был отрез шерстяной ткани замечательного качества и явно не кустарной покраски, такой же глубокий черный цвет, как и у моего шелка, маленькая коробочка, хранившая цепочку с подвеской. Только не с филигранью, как моя, а с перламутром. И небольшой кошелек, в котором обнаружилось немного мелких серебряных монет, на первый взгляд — тоже не больше двух серебрянников.
В коротком письме сообщалось, что все трое внуков: Агата, Элиза и маленький Генрих живы и здравствуют. А также, что барон с Анной просят принять подарки в честь предстоящей годовщины их наследника, и что они спешат сообщить матери радостную новость о предстоящем новом родительстве. Прочитав письмо сперва про себя, а потом и вслух, мать расплакалась.
Госпожа фон Хагедорн, глядя на это, вполголоса попросила Хельге велеть подать еще чаю. Пока Хельге давала распоряжения, а госпожа фон Хагедорн успокаивала мать, я мельком взглянула на письмо. Оно было написано тем же почерком, что и мое. Анна этого письма точно не писала.
— Хельге — Тихо попросила я, когда племянница вернулась в гостинную. — Ты свой короб здесь распаковывать будешь? Мне, право, неловко, что весь дом у госпожи фон Хагедорн крутится только вокруг нашей семьи.
— Могу и здесь. — Пожала плечами Хельге. — В конце концов, я здесь — в своей семье. А с кем еще можно посплетничать про тряпки? Девочки еще маленькие. А Якобу, ему все равно, был бы в доме порядок.
С этими словами Хельге притянула свой короб и начала его распаковывать. Сверху лежало письмо, и по почерку было видно, что писал его другой человек. Впрочем. Хельге этот почерк был явно знаком, потому что она, лишь мельком взглянув, сразу сказала: «Агата». Почитав письмо, Хельге покачала головой и взялась за подарки. Даже если бы при этом коробе не было письма, я бы догадалась, что собирал его совсем другой человек. Вещи, которые Хельге достала из короба, были добротными, но явно не вчера созданными. Мотки кружева разной ширины, нитки…
— Агата получила наследство. — В ответ на вопросительные взгляды старших дам ответила Хельге.
— А чего ж себе не оставила? Тоже ведь не дитя уже. — Мать с интересом разглядывала кружевное покрывало, такое большое, не иначе, как на праздничный стол или на супружескую кровать. — Видно, что не новое. Но столько ж это рабо-оты.
— Пишет, что у них женихи любят получать приданое деньгами. — Ответила Хельге, еще раз заглянув в письмо.
— Тоже мне, новость сказала! — Мать невесело улыбнулась. — Кто ж не любит? Наши тоже все деньгами хотят, только где на
