«Ей-богу, она – само совершенство!» – то и дело восклицал он мысленно. Казалось, все ее тело – от мягких округлостей грудей, на которые скользнула ткань рубашки, до кончиков длинных стройных ног – являлось порождением самых необузданных эротических фантазий.
Он досадливо поморщился и отвернулся. Глупо на нее таращиться! Его и так скручивало от желания. Ему хотелось побыстрее закончить то, что они начали в карете. И он вдруг понял: еще ему хочется сделать Кэтрин своей, стереть все воспоминания о Коулдене и правах, которые его брат в свое время имел на эту девушку. Увы, она не могла или не хотела забыть прежнего жениха. Судя по замечаниям, которые она сделала всего лишь минуту назад, в душе ее еще теплилась нежность к Коулу.
От этого он испытывал жгучую обиду.
Доминик знал только один способ заставить жену забыть о прежних чувствах. Следовало сделать так, чтобы она страстно возжелала его, Доминика, но как раз этого-то он пообещал не делать сегодня, по крайней мере, не навязывать.
Краснея, она вышла из-за ширмы. Ее ночная рубашка была с высоким воротом и очень простого покроя. Такая рубашка полностью скрывала тело, и доступным было только то, что рисовалось в воображении.
– Модистка, – буркнул он себе под нос, когда Кэтрин неуверенно направилась к постели. Первым делом надо будет выписать в Лэнсинг-Сквер модистку. Его жене необходимы новые ночные рубашки и пеньюары. Вместо этих, старушечьих…
– Что ты сказал? – спросила она с дрожью в голосе.
– Так, ничего…
– Я позвоню, чтобы горничная пришла причесать меня на ночь. – Голос ее дрожал все сильнее, и это задело какую-то струнку в его душе – в нем пробудилось желание почувствовать себя защитником.
– Не надо. – Он придержал ее, когда она хотела пройти к звонку, висевшему возле двери. Сама мысль о том, что кто-то чужой может войти в комнату и нарушить их покой, причиняла ему почти физическую боль. – Я сам причешу тебя.
– Ты хочешь распустить мои волосы? – Глаза ее широко раскрылись. – Ты хочешь сам?..
Доминик кивнул и указал на туалетный столик. Она уселась перед зеркалом, и он уставился на замысловатую прическу, в которую были уложены ее черные шелковистые волосы. А ему хоть раз случалось распускать женскую прическу? Кажется, нет. Или он просто забыл? От запаха лаванды, исходившего от нее и окружавшего ее облаком, в голове у него помутилось и мысли путались…
Немного помедлив, он запустил пальцы в ее волосы, и Кэтрин тихонько вздохнула.
– Я сделал тебе больно? – спросил он с удивлением.
– Н-нет. – В зеркале глаза ее потемнели и расширились.
Что ж, если так она реагирует на его прикосновения, то отныне он будет распускать ее волосы каждый вечер. Он принялся дрожащими пальцами искать шпильки в прическе, и вскоре волосы Кэтрин водопадом заструились по ее спине и плечам. От ее чудесных волос исходил сладостный и нежнейший аромат, и Доминик, наслаждаясь этим ароматом, на мгновение прикрыл глаза. – Щетку, пожалуйста, – сказал он вполголоса. Она подала ему щетку, и он заметил, что рука ее дрожала.
Раз за разом проводил Доминик щеткой по волосам жены. Проводил очень осторожно, чтобы не причинить боли. Он и не подозревал, что волосы женщины могут быть настолько эротичными. Как же так? Он всегда гордился своей опытностью, но только сейчас впервые задумался: а действительно ли он такой всезнающий?
На Кэтрин это тоже действовало. В зеркале он видел, что она закрыла глаза, и, похоже, всякий раз, когда руки его пробегали по ее волосам, ей с трудом удавалось подавить стон. Торжество вскипело в его крови, побежало по жилам.
– Спасибо, – сказала Кэтрин, выскакивая из-за столика. Она провела ладонями по волосам, затем покосилась на кровать. – Я… я ужасно устала.
Это была ложь, и он прекрасно понимал это. То, что сверкало в ее глазах, отнюдь не было сонливостью. Что ж, пришло время соблазнять… А если она оттолкнет его, то так тому и быть. Но он не мог не попытаться – у него не было выбора. Какой там выбор, ведь он едва владел собой.
– Очень хорошо, дорогая. Я тоже устал. – Он стал очень медленно расстегивать пуговицы своей рубашки.
Какое-то время Кэтрин молча наблюдала за мужем. Потом, попятившись, пролепетала:
– Ты… собираешься раздеваться?
Он усмехнулся:
– Я редко ложусь спать в полном обмундировании.
– А в чем ты спишь?
Он рассмеялся:
– Я сплю нагишом.
Она тихонько всхлипнула, но тут же прикусила губу. Его ухмылка стала еще шире.
– Но ради тебя я не стану сегодня снимать штаны.
Она невольно улыбнулась – какое облегчение!
– Что ж, очень хорошо.
С этими словами Кэтрин поспешно забралась под одеяло, словно надеялась укрыться там от мужа. Если так, то она заблуждалась. Несколько секунд спустя он откинул одеяло с другой стороны кровати.
– Ты что, собираешься лечь под одеяло?
Он снова засмеялся:
– Кэт, ведь сейчас зима. Не хочешь же ты, чтобы я дрожал всю ночь напролет?
Последовала долгая пауза, и Доминик понял: его молодая супруга всерьез обдумывает, какие преимущества сулит подобная перспектива. Наконец она сказала:
– Нет, конечно, не хочу. – Она повернулась к нему спиной и добавила: – Спокойной ночи, Доминик.
Он не ответил, но осторожно сдвинулся к центру кровати. Затем обвил руками ее талию и привлек к себе, так что спина ее прижалась к его животу.
– Ты же обещал, что не станешь принуждать меня…
– А я ни к чему тебя не принуждаю, – тихонько прошептал он ей в самое ухо. – Что дурного в том, что я обнял тебя? Ничего больше я не делаю. Только обнимаю.
По телу ее пробежала дрожь.
– Наверное, ничего дурного.
Она не отодвинулась, но каждый мускул ее тела был напряжен, как натянутая струна. И ему до боли не терпелось избавить ее от этой напряженности.
– Дорогая, а как насчет того, чтобы поцеловать меня на сон грядущий? – Он с трудом сдерживал себя; ему ужасно хотелось перевернуть жену на спину и вкусить ее сладости, хотелось вонзиться в нее, стать с ней единым целым, чтобы и следа не осталось в ее памяти о другом мужчине.
Снова последовала долгая пауза.
– Но, Доминик…
– Всего один раз.
Она медленно перекатилась на бок и пристально посмотрела ему в глаза:
– Т-только один.
Он взял ее лицо в ладони и приблизил свои губы к ее губам. Она тихонько ахнула, но все же ответила на его поцелуй – ответила с такой же страстностью, какую уже продемонстрировала в карете.
Положив ладонь ей на грудь, он коснулся большим пальцем соска, продолжая в то же время впиваться в ее губы. Сосок сразу отвердел, и она, выгнув спину, застонала, оторвавшись от его губ.
Верный своему слову, Доминик сразу отпустил ее. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, и в глазах ее мерцали отблески пламени, угасающего в камине.
