Капитан взвесил кошелек на ладони.
– Уберите ее отсюда, Мак-Клелланд, – хмуро приказал он. – Не знаю, с чего вы решили жениться на шлюхе, а тем более прихватить ее с собой, но это дело не мое. Женщина на корабле не приносит ничего, кроме несчастья.
Мужчина, которого капитан называл Мак-Клелландом, не особенно церемонясь, схватил меня за плечо и вывел из каюты. Протащив за собой по узкому темному коридору, он втолкнул меня в каморку, потолок которой был так низок, что маркиз едва не упирался в него головой. Вся обстановка каюты состояла из стола и двух чурбанов, служивших стульями, раковины с оловянным умывальником и кувшином и узкой койки, которую благодаря откидному верху можно было использовать еще и как сундук. Над столом на грубом крюке висел фонарь.
Мы молча смотрели друг на друга. Валадон опустился на чурбан.
– Ты когда-нибудь слышала о неразменном пенни, Элиза? – спросил он по-английски.
Я покачала головой.
– Впрочем, не важно. Добро пожаловать в новый дом. Это не Лувр и не замок Лесконфлеров, но у него есть одно преимущество: он мал, и его легко содержать в чистоте.
– Кто вы? – потребовала я объяснений на французском.
– Франция осталась там, – махнул рукой мой супруг. – Пора тебе начать совершенствовать английский. Кстати, меня зовут Гарт Мак-Клелланд, и я американец.
– Ах ты, грязный шпион!
– Какой патриотизм! Весьма похвально.
– Свинья! Негодяй! – бушевала я, – Дутый маркиз, пустышка!
– Откуда столько снобизма, Элиза? Стыдись!
– Это я должна стыдиться?! Свинья, собака, шакалий выродок! – кричала я, не забывая подбирать из своего скудного английского словаря подходящие эпитеты.
– Эта каюта едва ли достаточно просторна для масштабных сцен. – Он вел себя абсолютно спокойно. – Поверь мне, Элиза, я проклинаю тот день, когда нога моя ступила в леса Лесконфлеров, и мне остается лишь сокрушаться по поводу того злого рока, что привел меня на ваше маленькое празднество, но раз нам придется делить эту каюту в течение долгих дней…
– Еще чего! – фыркнула я. – Как только мы прибудем в Испанию…
– В Испанию? С чего ты взяла, что мы плывем в Испанию?
– Но матрос в Нанте сказал мне…
– Пьяные матросы не в ответе за то, что говорят шлюхам, даже если те одеты как благородные дамы. Капитан Фоулер – работорговец. Это корабль для перевозки рабов. В следующий раз мы ступим на сушу только на Невольничьем берегу, а с тем, что принято считать цивилизацией, ты встретишься только месяцев через шесть, когда мы прибудем на Ямайку. Мы плывем в Африку.
Глава 4
КОРАБЛЬ РАБОТОРГОВЦА
Волны, ласкаясь, разбивались о заросший ракушками борт судна. Чайки носились над головой, ныряя за невидимым лакомством, и улетали прочь, за горизонт. Легкий ветерок теребил паруса на мачтах и прижимал к ногам мою юбку. Почему он не может подхватить меня и унести вместе с чайками на север!
Я стояла на палубе и смотрела на берег. Джунгли, подступавшие прямо к океану, сливались в темно-зеленую благоухающую массу, манящую ароматом зрелых плодов и цветущих растений.
Подвозили уже вторую шлюпку рабов. Негры взбирались на борт по веревочной лестнице, и пять самых сильных матросов, держа на прицеле двадцать запуганных туземцев, проталкивали их одного за другим к веревочному трапу.
– Мы должны привозить их мелкими партиями, – пояснил матрос. – Иначе может возникнуть паника, и они перевернут корабль. Страх – штука заразная, как чума.
Он знал, что говорил. Днем раньше мне довелось наблюдать, как высокий чернокожий мужчина, уже почти добравшись до палубы, вдруг прыгнул в воду. Один из матросов выстрелил и ранил беглеца; спустили шлюпку, но вдруг голова терявшего силы пловца исчезла во внезапно возникшем водовороте, вода окрасилась в розовый цвет. Матросы перестали грести, молча глядя, как акулы рвут орущего негра на куски.
Загнанных на палубу рабов повели в трюм. Беременные женщины с огромными животами в страхе прижимали к ногам малышей; высокие мужчины-воины с устрашающими татуировками и побрякушками в носу и ушах выли, словно дикие звери; и только совсем зеленая молодежь не понимала страшной участи, постигшей их. В большинстве своем туземцы были наги; лишь немногие носили узкие повязки из выделанной коры.
– Сколько нам здесь еще оставаться? – спросила я у одного из матросов.
– Недели три или около того, а может, и дольше. Султан сказал капитану, что вскоре доставит ему еще сотню-другую туземцев.
Я молча кивнула.
– Наверное, вы первая белая женщина, которая видит все это. – Матрос кивнул в сторону вереницы рабов.
– Искренне надеюсь, – тихо ответила я, – что и последняя тоже.
Матрос любовался добычей и, кажется, даже не слышал моей последней фразы. Я отошла к противоположному борту и стала смотреть в бесконечную даль океана.
Мы встали на якорь в Бенинском заливе в начале октября. Попутный ветер и ясная погода были нашими постоянными спутниками с тех самых пор, как мы покинули Нант. Мой муж, экс-маркиз, Гарт Мак-Клелланд, рассказал мне, что международная торговля рабами была запрещена два года назад, в 1810 году, но плантаторы в Америке и Индии испытывали нехватку в рабочей силе и соответственно в контрабандистах типа Жозе Фоулера, всегда готового продать живой товар по сходной цене.
Первое, что мы увидели, подплывая к порту Уидаха, было странное сооружение из жердей, довольно вместительное и расположенное не на берегу, а в море, на сваях. Эта «фактория» была доступна только с лодки и использовалась в качестве пересыльного пункта. Здесь пленники ждали прихода корабля. Султан Даоми сбывал пленников работорговцам, большей частью американцам и англичанам, обменивая их на ружья и порох.
Когда капитан Фоулер завершил переговоры с султаном, нам разрешили небольшими группами сойти на берег, и мы с Гартом присоединились к пяти матросам в лодке.
Джунгли начинались прямо от линии прибоя. Матросы вытащили лодку на берег, на узкую полоску белого песка, и мы как завороженные принялись разглядывать громадные деревья, туго оплетенные лианами и изнывающие, как казалось, от тяжести спелых плодов. Пестрые с ярким оперением птицы порхали между ветвями среди таких же ярких цветов, громко переговариваясь на своем птичьем языке. Мне показалось, что в лесу рыкнул лев, совсем недалеко от нас.
Среди зелени гнездилось несколько хижин. Султан, тучный мужчина с широкой улыбкой, сидевший в окружении слуг напротив большей из хижин, поднялся нам навстречу с величавой грацией привыкшего повелевать человека. Он считал свою сделку с капитаном весьма удачной и предвкушал роскошное пиршество в честь такого знаменательного события. Похоже, на туземцев произвели необыкновенное впечатление золотые волосы Гарта и моя перламутрово-белая кожа: они, окружив нас, трогали наши волосы, лица, одежду.
