Подвергая опасности женщину, которая, он признавал скрепя сердце и против воли, так же является невинной жертвой заговора, как и Макс, Уилл не мог не испытывать укола совести.
«Интересно, какими соображениями она руководствовалась, выбирая себе имя?[8] За исключением, конечно, стремления умыть руки от богохульного обмана?» – гадал он.
Возможно, выбор собственного имени оказал влияние на его взгляды. Хотя сластолюбцем он никогда не был, в прошлом совершил достаточно грехов, сначала чтобы выжить на улицах Лондона, а позднее во время войны.
Немного сдержанности и искреннего раскаяния ему уж точно не помешает. Они двигались вперед, точно покорные священные овцы в стаде. Уилл радовался, что это помогает ему сопротивляться соблазну в лице мадам Лефевр. Как показали события прошлой ночи, он не имеет права позволить возникшему между ними влечению усыпить бдительность. Даже думать не хотел о том, что могло случиться, окажись на месте Джорджа другой. Чужак без колебаний перерезал бы ей горло в темном коридоре, пока он, ничего не подозревая, сидел в общем зале и играл в карты.
Оказавшись на лестнице и увидев Элоди в руках неизвестного, приставившего ей к шее нож, зловеще поблескивающий в лунном свете, Уилл разом ощутил удушье, быстро сменившееся диким гневом.
Джордж подтвердил, что опасения Клары за жизнь своей хозяйки вполне реальны. Уилл вдруг осознал, что данное им горничной необдуманное обещание обеспечить безопасность мадам Лефевр потребует от него недюжинных умственных усилий и уловок, которым он научился в бытность свою малолетним вором, а потом усовершенствовал в армии. Кроме того, нужно жестко сдерживать порывы собственной плоти, настоятельно требующие овладеть ею.
Зато когда они прибудут в Париж… Если мадам полагает, что он просто передаст ее в руки неизвестного Филиппа и смиренно отойдет в сторонку, не дав выход бурлящей страсти, она ничего не знает о железной решимости Уилла Рэнсли.
Как и ожидалось, они прибыли в монастырь незадолго до наступления темноты. Настоятель пригласил их отдохнуть с дороги столь долго, сколько потребуется. Их поселили в общей келье, ели они в общей трапезной, и у Уилла не было возможности переговорить с Элоди наедине. Улучив мгновение, он лишь шепнул, что будет разумно провести в монастыре несколько дней. Она согласно кивнула в ответ.
Элоди жестами изъявила желание работать в огороде. Уилл присоединился к монахам, рубящим деревья в лесу. Оказавшись за стенами монастыря, он немного расслабился, в то время как внутри ему, незнакомому с традициями ордена, приходилось постоянно быть начеку, чтобы не раскрылся обман. Это требовало от него громадных усилий.
Мадам, судя по всему, воспитали доброй католичкой, или она просто была лучшей подражательницей. В любом случае на богослужениях она молилась так, будто всю жизнь ничем иным не занималась. Хотя, быть может, научилась этому после падения республики, когда Наполеон заключил договор с папой римским, и Франция после стольких лет снова вернулась в лоно церкви?
По истечении пяти дней жизни среди братьев, которые приняли их присутствие, уважали стремление к уединению и не докучали расспросами, Уилл предложил двигаться дальше. Элоди молча собрала пожитки. Уилл тем временем оставил настоятелю щедрые пожертвования. И они покинули гостеприимные стены монастыря, направившись на запад, к горам Швейцарии.
Когда монастырь исчез за линией горизонта, мадам скинула с головы капюшон и повернулась к Уиллу:
– Возможно, остаток пути нам следует проделать в таком виде. До сих пор этот образ нас не подводил.
Театральным жестом Уилл схватился за сердце:
– Услышьте же! Она заговорила. Означает ли это, что вы простили меня за трюк с переодеванием? Или облегчили душу, покаявшись перед настоятелем и получив отпущение грехов?
Она усмехнулась:
– Правду я открыла в самую первую ночь. Разве вас не удивляло то, что братья вели себя очень сдержанно?
– Они святые люди, которым незнаком грех словоблудия?
– Они всего лишь простые смертные, не лишенные любопытства. Кроме того, ваша сказочка об исполнении миссии никого бы не обманула, так как ваше незнание церковных догм открылось бы при первой же беседе с настоятелем. Если братья не заподозрили вас еще раньше, во время богослужения в ночь нашего прибытия.
Подавив секундное раздражение, Уилл усмехнулся в ответ:
– А я-то думал, все считают меня образцовым монахом.
– Они восхищались тем, как тяжело вы работаете, хотя и прятали улыбки, замечая ваше полное незнание молитв.
– Так вы нарушили обет молчания, чтобы посплетничать обо мне?
– Нет, подслушала, как о вас говорили в келье. Настоятелю я призналась лишь в том, что я женщина, которая, замаскировавшись, вынуждена спасаться бегством, а вы помогаете мне благополучно воссоединиться с семьей во Франции.
– А больше вам ни в каких грехах каяться не нужно? – поддразнил Уилл.
Ее игривый настрой тут же сменился серьезным, она внимательно посмотрела на него. Он чувствовал, как ее взгляд скользит по его лицу и телу, потом возвращается к губам.
– Еще нет, – ответила она.
Ее слова поразили его подобно мощному удару под дых, и тщательно сдерживаемое желание, с которым он вел долгую борьбу, вырвалось на свободу, обдав волной жара и заставив затвердеть мужское достоинство. Он видел только ее и слышал лишь пульсацию собственной страсти.
У Уилла пересохло во рту, а мозг вдруг отказался служить, так что придумать остроумный ответ не получилось. Элоди разорвала связь, отвернувшись от него.
– До Парижа еще далеко. – И чтобы подчеркнуть значимость своих слов, пустила лошадь рысью.
Уилл не осмеливался доверять ей, но в силе собственного желания не сомневался. Он поскакал вдогонку, сожалея, что нельзя мчаться так до самой столицы Франции.
Вновь вернувшись к прежнему обычаю покрывать как можно большее расстояние днем, делая непродолжительный привал на ночь, Уилл и мадам Лефевр почти две недели скакали через предгорья Альп и, наконец, оказались в Нанси. Миновав город, присоединились к постоянно увеличивающейся группе путников, направляющихся на северо-запад через виноградники и поля Лотарингии в Париж.
Хотя большая часть великих французских монастырей была разрушена или распродана в свирепые антирелигиозные годы революции, под видом странствующих монахов им удавалось найти ночлег в заново отстроенных церквях, попадающихся по пути. Уилл договаривался о еде и смене лошадей, шутливо повторяя, что скоро превратится в образцового священника. Мадам в ответ пугала его адскими кострами.
