– А потом?
– Когда мне было пять лет, местный главарь сделал меня своим посыльным. Так я влился в семью городских беспризорников. На протяжении последующих шести лет я осваивал искусство крапления карт, открывания замков, проникновения в чужие дома, драки на ножах и воровства.
– Ваш отец так никогда за вами и не вернулся?
– Нет. Я слышал, его застрелил человек, которого он пытался обмануть в карты в какой-то низкопробной забегаловке в Кале. Среди его бумаг, доставленных графу, оказались письма матери, в которых она умоляла позаботиться об их ребенке. Граф поручил своему адвокату заняться расследованием, и, когда отцовство было доказано, меня доставили к нему в Суинфорд. В последующие годы он, я уверен, глубоко пожалел о своем решении превратить мальчишку-беспризорника в джентльмена. Зато мои кузены изо всех сил старались сделать из меня настоящего Рэнсли. Особенно Макс. Теперь ваша очередь. – Он взял ее за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. – Кто вы, Элоди Лефевр? Я готов съесть с корнями это дерево, если вы кузина Сен-Арно. – Не дав ей возможности ничего возразить или утаить, он поспешно произнес: – Неужели я не заслуживаю узнать правду? Я же рассказал вам о своем неблагополучном детстве, оберегал вас и почти доставил к воротам Парижа. Поверить не могу, чтобы Сен-Арно бросил кузину в Вене. Побои еще могу допустить, но только не предательство. Кто-то из членов семьи непременно призвал бы его к ответу. Так кто же вы на самом деле? – С гулко бьющимся сердцем, переполненным надеждой и предвкушением, он сурово смотрел ей в глаза, ожидая признания.
Наконец, она негромко произнесла:
– При рождении мне дали имя Элоди Монтегю-Клиссон. Моим отцом был Гай де Монтегю-Клиссон, граф де Сен-Джордж. Наше родовое поместье располагалось к югу от Луары, вблизи города Анже.
Уилл мысленно прошелся по карте Франции.
– На реке Вандея?
– Да.
Сам по себе этот факт свидетельствовал о многом.
– Ваша семья поддерживала роялистов, выступающих против революции?
– Мой отец, подобно большинству местных дворян, примкнул к графу де Ларошжаклену[10]. Мне почти ничего не известно, ведь, когда Францию провозгласили республикой, я была совсем крошкой. Но беспорядки хорошо запомнила. Побег из дома посреди ночи. Языки пламени, вырывающиеся из окон. Жизнь на чердаке дома в Нанте. Мамин плач. Борьба. А потом тот день… Ужасный день у реки.
Она жила в Нанте. Тут Уилл вспомнил событие, заставившее содрогнуться всю Европу.
– Вы стали свидетельницей Нантского утопления?
– Республиканские солдаты согнали всех жителей города на набережную реки. Они заталкивали священников в маленькую лодку и, проделав в днище отверстия, топили. – Он как наяву видел отраженные в глубине ее невыразительных глаз волнующиеся воды реки. – Они проделывали это снова и снова, одно суденышко, заполненное священниками и монахинями, за другим. Никто не спасся. Мне тогда было пять лет.
Маленькому ребенку пришлось стать свидетелем этой трагедии. Пораженный, он положил руку ей на плечо.
– Мне очень жаль.
– Эта казнь была одновременно ужасна и прекрасна. Не было ни криков, ни мольбы о помощи, ни паники. Лишь безмятежность. Мама сказала, что они отправились в тайное место у себя в сердцах, куда не проникнет никакое зло.
«Как вы поступаете сейчас», – подумал Уилл, а вслух спросил:
– А потом? Если память мне не изменяет, революционное правительство предложило амнистию всем вандейцам, согласным сдаться и принести присягу верности. Как поступил ваш отец?
– Он погиб в решающем сражении. Мы покинули свое укрытие ночью, обмотав башмаки тряпками, чтобы не производить ни звука, и сели на корабль. Я помню завывания ветра и мощные потоки дождя. Люди кричали из страха, что все мы пойдем ко дну, как те священники, отправившиеся в рай. Потом спокойствие, зеленый берег, слезы матери. Много дней мы двигались на север, обходя крупные города, окруженные людьми, которые говорили на непонятном мне языке.
– Вы тогда отбыли в Англию? Север страны был наводнен множеством émigrés, ищущих поддержки короны.
Мадам Лефевр кивнула:
– Мама, старший брат и я поселились в коттедже на землях, принадлежавших лорду Сомервиллю. – Она улыбнулась. – У него был прекрасный сад, в котором я, бывало, проводила долгие часы. – Ее улыбка померкла. – Я пряталась там, когда мама рыдала или продукты были на исходе. Или когда деревенские дети дразнили меня за ломаный английский, потрепанную одежду, за то, что я иностранка.
– Как же вы попались на глаза Сен-Арно, раз жили в Англии?
– Мой брат Морис старше меня на десять лет и ненавидел республиканцев за то, что отняли нашу землю, убили отца и превратили маму в вечно горюющую старуху. Когда Наполеон упразднил Директорию и назначил себя первым консулом, издал Кодекс Наполеона и пообещал создать новую Францию, в которой станут почитаться таланты и заслуги людей, Морис пришел в восторг. Ему была ненавистна жизнь изгнанника, не имеющего ни земли, ни гроша в кармане, который во всем зависит от благотворительности. Он вознамерился пойти в армию Наполеона и, выказывая доблесть на поле брани, обратно получить наши земли в награду. Так мы вернулись во Францию. На первую побывку он явился с другом Жан-Люком Лефевром. – Выражение ее лица смягчилось. – Я полюбила его с первого взгляда.
Уилл тут же испытал инстинктивный приступ гнева, который, однако, сумел подавить. Черт подери, не станет же он ревновать к мертвецу!
– И вы вышли за него замуж. Он погиб на войне?
На ее лице отразилась боль.
– Он был ранен в битве при Лютцене и умер на следующий день после того, как я приехала к месту дислокации его полка.
– Тогда вы научились мужской походке? Чтобы маскироваться во время опасного путешествия? – Перехватив ее острый взгляд, он пояснил: – Я был солдатом, не забывайте, и прекрасно понимаю, что может случиться после битвы. Это опасно для женщин.
По глазам мадам Лефевр было видно, что мыслями она унеслась далеко в прошлое, но она кивнула.
– Потом произошло сражение при Баутцене вскоре после того, как я похоронила Жан-Люка и отправилась домой. Обходя стороной поле брани, в поисках укрытия я набрела на старый сарай. Внутри находились несколько солдат, возможно дезертиров, и с ними была женщина. Они насиловали ее.
Уилл прослужил в армии довольно долго, чтобы понимать, что случается с некоторыми мужчинами после того, как схлынет жажда крови. Страшась ее следующих слов, он сжал ей руку.
Плавая по волнам воспоминаний, она ничего не заметила.
– Я слышала ее плач и мольбы. – На глаза ей навернулись слезы, которые она машинально смахнула. – Я слышала, но ничего не сделала, чтобы помочь ей. Впоследствии мне стало так стыдно!
