— Ну, возможно, он играет не совсем честно. Но ведь мы все так делаем. Конечно, некоторые из нас более умелые, другие — нет. Брюс может обвести вокруг пальца любого во всей Европе. Ведь он пятнадцать лет жил парой игральных костей и колодой карт, и жил чертовски хорошо, лучше многих из нас. Я как-то видел, как он заработал две с половиной тысячи за четыре часа в таверне «Грум Портерз Лодж».
— Так это и есть то дело, куда он ходит — карточная игра?
— Отчасти. Деньги-то ему нужны.
— А почему он не попросит денег у короля — другие-то просят?
— Дорогая моя, вы не знаете Брюса.
В этот момент она услышала шум подъезжающего экипажа и подбежала к окну, но к ее разочарованию, карета проехала мимо и скрылась за углом. Она продолжала всматриваться в темноту — на улицах не было фонарей, лишь бледный свет молодой луны да блеск далеких звезд. На улицах — ни души: жители Лондона не выходили ночью, разве что по очень важным делам, и тогда их сопровождали слуги.
Вдали она заметила свет фонаря уличного обходчика и услышала его монотонную приговорку: «Одиннадцатый час прекрасной теплой летней ночи, и все в порядке. Одиннадцатый час…»
Поглощенная тревогой о Брюсе, Эмбер совсем забыла о присутствии Элмсбери. Вдруг она почувствовала, что его руки обнимают ее сзади. Одной рукой он забрался ей под платье, а другой повернул к себе. Он поцеловал Эмбер в губы. Пораженная, Эмбер ахнула и резко оттолкнула его, ударив по щеке.
— Да вы в своем уме, сэр! — вскричала она. — Какой же вы друг Брюса! Когда его светлость узнает об этом, он вас вышвырнет!
Элмсбери удивленно уставился на нее, потом от души рассмеялся.
— Вышвырнет? Боже мой, милочка, у вас мозги набекрень! Да посудите сами, неужели Брюсу не все равно, если я на одну ночь одолжу у него его шлюху?
Яростный гнев сверкнул в глазах Эмбер. Она сильно ударила его по ноге и начала молотить кулаками в грудь.
— Нет, чертова собака, я не шлюха! Убирайтесь отсюда, убирайтесь, пока я не разорвала вас на куски!
Эй! — Элмсбери ухватил ее за руки и хорошенько встряхнул. — Прекратите сейчас же, ведьма сумасшедшая! Прекратите! Я сожалею, я прошу прощения. Я не хотел…
— Убирайтесь, негодяй! — взвизгнула Эмбер.
— Ухожу, ухожу, перестаньте ругаться. Схватив шляпу, которую она сбросила с него в драке, Элмсбери поспешил к двери. В дверях он остановился, обернувшись. Эмбер с яростью смотрела на него, подбоченясь, а по ее лицу текли слезы, она не могла их сдержать. Дерзость Элмсбери как рукой сняло.
— Позвольте мне сказать только одно, прежде чем я уйду, милочка. Возможно, ваша тетя Сара внушала вам обратное, но когда мужчина приглашает вас в постель, он отнюдь не оскорбляет вас. И если вы честно признаетесь себе, мое предложение польстило вам. Если существует что-то, что женщина никогда не прощает мужчине, так это то, что он не хочет с ней переспать. Все, я больше не стану беспокоить вас. Доброй ночи.
Он поклонился и открыл дверь.
Эмбер стояла, растерянно глядя на него, она напоминала маленькую девочку, которой взрослый дядя преподал урок этикета. Она начала понимать, что деревенский моральный кодекс так же неуместен здесь, в Лондоне, как ее полотняная нижняя юбка и зеленая шерстяная. Невольно она протянула руку и шагнула к нему неуверенно.
— Милорд… не уходите. Простите меня… только…
— Только вы влюблены в Брюса?
— Да.
— И поэтому вы решили, что не можете лечь с другим мужчиной. Что ж, моя дорогая, возможно, когда-нибудь вы сделаете открытие, что это не так уж важно, в конце концов. И тогда я к вашим услугам, мадам, — и он еще раз поклонился.
Эмбер не знала, что делать. Хотя она и признавалась себе, что действительно польщена его предложением, она не могла согласиться, что верность любимому мужчине не имеет значения. Ей казалась невероятной сама мысль — лечь в постель с другим мужчиной. Нет, никогда она не сделает этого, никогда до конца жизни.
Послышался шум кареты, катившейся по булыжной мостовой. Эмбер снова подбежала к окну. Карета проехала по улице, мотаясь из стороны в сторону, кучер натянул вожжи и остановил лошадей. Лакей на запятках соскочил со своего насеста и подбежал открыть дверцы. Через мгновение появился Карлтон. Он обернулся, чтобы поговорить с кем-то, оставшимся в карете. Второй лакей освещал подножку кареты, свет падал на лицо Брюса и стены дома.
Эмбер как раз собиралась высунуться из окна и окликнуть Брюса, но тут, к ее ужасу, из окна кареты выглянула женская голова, и Эмбер успела заметить красивое белое лицо и копну густых рыжих волос. Над ней склонилась голова Брюса, и Эмбер услышала их приглушенный разговор. Через секунду Брюс отступил, поклонился и снял шляпу. Лакей закрыл дверцу кареты, и экипаж отъехал. Карлтон повернулся и исчез под аркой.
Эмбер бессильно сжимала подоконник, ей стало так плохо, до тошноты, до обморока. Потом она с усилием выпрямилась и медленно повернулась. С лица отхлынула кровь, сердце билось отчаянно. Несколько мгновений она просто стояла и смотрела перед собой, ничего не видя, не видя даже Элмсбери, наблюдавшего за ней с сожалением и сочувствием. Эмбер закрыла глаза и приложила руку ко лбу.
В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел Брюс.
Он остановился удивленный, переводя взгляд с одного на другого, но не успел сказать и слова, как Эмбер разрыдалась и бросилась в спальню, хлопнув дверью.
Она лежала на кровати, и рыдания сотрясали ее тело, разрывали на части, Эмбер отдавалась своему горю полностью и без остатка. Настал самый несчастный момент во всей ее жизни, и она не желала быть ни смелой, ни сдержанной. Молча страдать — не в ее характере. И поскольку он не прибежал к ней сразу же, как она ожидала, рыдания Эмбер стали просто истерическими, пока не появилось ощущение тошноты.
Наконец она услышала, что дверь открылась, потом — шаги Брюса. Рыдания стали еще громче. «О, как бы я хотела умереть, — отчаянно думала она, — прямо сейчас! Тогда бы он понял!»
В комнате стало светло — Брюс зажег свечи. Она услышала, как он сбросил накидку и шляпу, отстегнул шпагу, но по-прежнему ничего не говорил. Она подняла голову с подушки и посмотрела на него. Лицо ее было мокрым от слез, глаза покраснели и распухли.
— Ну! — вскричала она вызывающе.
— Добрый вечер.
— И это все, что ты собираешься мне сказать?
— А что еще я должен сказать?
— Мог бы, по крайней мере, сказать, где ты был и с кем!
Брюс развязывал галстук и снимал камзол.
— А ты не думаешь, что это мое дело?
Эмбер ахнула, будто он ударил ее. Ведь она отдавалась ему всем сердцем, нисколько не думая о себе, поэтому верила, что и он отвечает тем же. Теперь же она поняла, что это не так. Он не изменил своего образа жизни и привычек.
