— Что же, полагаю, для нас нет другого выхода, кроме дуэли? — криво усмехнувшись, сказал Лугин.
— Полагаю, что так, — в тон ему ответил Черкесов.
— Право выбора оружия я оставляю за вами, ведь я затеял ссору, хотя вы, бесспорно, виновная сторона.
— Благодарю за великодушие. — Петр отвесил врагу шутовской поклон. — Когда изволите назначить время?
— Тянуть в таком деле не стоит. Что, если нынче же утром?
— В пять утра, — уточнил Черкесов.
— В пять, — согласно кивнул головой Лугин. — Я пришлю к вам моего секунданта, господина Нулина. Полагаю, что с вашей стороны будет господин ротмистр?
— Да. Пусть Михаил Львович говорит именно с ним. Прощайте же.
— Прощайте.
И сухо кивнув друг другу, противники разошлись в разные стороны.
— Как же это тебя так угораздило, Петр Иванович? — Дубельт нервно прохаживался перед Черкесовым туда и сюда, как неугомонный маятник. — Быть может, стоит теперь наконец открыть всю правду? Неровен час прикончите друг друга, и что же прикажете тогда делать? Фарс превратится в драму. А Марина? Что будет с ней?
— Господь с тобой, Андрей, что будет с Мариной? Ничего дурного. Свое последнее распоряжение я уже оставил, и, не сомневайтесь, доброе имя вашей сестры никак затронуто не будет, — ответил Петр.
Оба уже находились на предполагаемом месте дуэли. Стояло раннее тихое летнее утро. Уже рассвело, но над полем поднимался туман. Где-то весело щебетали птицы. Над ухом жужжали шмели и пищали злобные комары, норовившие непременно приземлиться на человека и напиться православной кровушки.
— Бесовское отродье, — пробормотал ротмистр, хлопнув себя в очередной раз по лбу. — И когда это он успел так насосаться? Кровопивец…
Черкесов не обратил на это внимание, ибо вдали показалась коляска. Коляска остановилась, и из нее выбрались трое мужчин. То, без сомнения, были Лугин, его секундант Нулин и доктор, которого найти и привести было поручено Михаилу Львовичу.
Черкесов не сделал ни шагу, дожидаясь, пока противник приблизится к нему.
— Ну, теперь пойдет потеха, — пробормотал сквозь зубы ротмистр, отвернувшись и отойдя в сторону.
— Доброе утро, — Лугин поклонился Черкесову.
Тот ответил также поклоном и приветствием.
— Что же, начнем, пожалуй? — ротмистр со скучающим видом подошел к соперникам.
— Начнем, — ответил Лугин.
Черкесов согласно кивнул. Ротмистр меж тем подошел к Нулину, у которого были пистолеты. Ящик открыли, пистолеты тщательно осмотрели и зарядили.
— Стреляемся с шестнадцати шагов, — вполголоса заметил Лугин.
— Я помню, — бросил ему Петр.
Лугин криво усмехнулся. По правде говоря, толку в дуэли было мало. Александр думал, что будет, ежели он убьет Черкесова. Пути к Марине это ему не откроет. Разве можно после убийства мужа объясняться в любви его жене? Нет, невозможно… А если Черкесов убьет его самого? Ну, значит, так тому и быть… Что ж о том сокрушаться?
Секунданты тем временем отсчитали шестнадцать шагов и наметили место для поединка. Дубельт предпринял последнюю попытку, предложив Лугину и Черкесову помириться.
— И все же, господа, — сказал ротмистр. — Не лучше ли вам сложить оружие и примириться?
— Полагаю, что причина ссоры такова, что извинения невозможны, — ответил Лугин.
— Тем более что я не вижу причины извиняться, ибо не знаю за собой никакой вины, — произнес Черкесов. — Господин же Лугин, полагаю, тоже не признает за собой никакой ошибки и извиняться не станет.
— Ошибки не было! — сверкнул глазами Лугин.
— Что же, в таком случае, — Петр пожал плечами, — к барьеру…
— К барьеру.
Противники взяли в руки оружие и разошлись. Ротмистр и Нулин отошли в сторону к доктору, уже занявшему в отдалении свою позицию.
— Я так и не понял, в чем причина ссоры, — шепнул Дубельту Нулин. — Верно, глупость какая-то! Но тем хуже — стреляться из-за глупости, из-за сущего пустяка…
— Что поделать, таковы законы чести, — так же шепотом ответил Андрей.
Затем ротмистр вышел немного вперед и крикнул:
— Сходитесь!
Противники, подняв пистолеты, двинулись навстречу друг другу. Им и в самом деле осталось только пристрелить друг друга, и ничто теперь не могло остановить их. Оба непреклонны и непоколебимы, как триста спартанцев под Фермопилами [11].
Однако вернемся немного назад, а именно в прошедший вечер, послуживший катализатором этой развернувшейся перед нашими глазами драмы.
* * *
Полина бежала, не помня себя от страха, спотыкаясь о какие-то кочки, и раз чуть не упала, но сумела вовремя зацепиться рукой за ствол березы.
— Полина Платоновна!
Полина вскрикнула, почувствовав неожиданное препятствие. Кто-то крепко ухватил ее за подол платья и назвал ее имя.
— Что с вами?
— Что? — Полина только теперь смогла остановиться и подумать, что происходит. — Кто здесь?
— Это я, Марина.
— Госпожа Черкесова? — пробормотала Полина.
— Да.
— О боже, это вы… — Полина судорожно вздохнула и неожиданно для самой себя вцепилась в Марину и зарыдала.
— Да что произошло? — Марина испугалась не на шутку.
Только что она в блаженном неведении гуляла по парку, наслаждаясь мечтами о молодом человеке, чей образ преследовал ее с некоторых пор, и вот она уже видит перед собой Полину, которая едва не рыдает.
— Что случилось? Говорите же! Не молчите! — Марина пыталась заглянуть в лицо рыдающей Полины, но это оказалось весьма затруднительно сделать, потому что та уткнулась лицом ей в плечо и забормотала:
— Они убьют друг друга! Я виновата… Виновата…
Да уж и впрямь сцена из древней трагедии, достойная пера самого Тацита или Сенеки, буде писали они трагедии! Молодая прекрасная женщина восклицала «меа culpa!»[12], уподобившись добродетельной Лукреции[13] или иной героине древней римской истории.
— Что произошло? — Марина решительно взяла Полину за плечи и резко ее встряхнула. — Говорите толком! Подумать только: такая решительная и здравомыслящая женщина и не можете взять себя в руки!
— О-о! — простонала Полина.
— Ну что? Что?
И тут Полина, придя наконец в себя, выложила Марине все, что только что произошло между ней, Петром и Лугиным.
Марине оставалось только всплеснуть руками.
— Что же теперь делать? — Полина схватила Марину за руки и затрясла ее. — Что же делать? Я виновата перед вами и перед всей вашей семьей… Петр — ваш муж, и я не имела права, я не должна была…
