Облаченные в поповские рясы Федор и Ли Кан, опустив головы, слушали разгневанную речь посла.
— Ваша милость должны знать, что мы выполняли приказ молодых барчуков, — мрачно ответил казак.
— Что? Какой приказ? Клянусь своими предками, кажется, эти господа решили вдвоем объявить войну всему войску регентши. Ну, так вы мне скажете, куда они подевались?
Федор и Ли Кан в недоумении переглянулись.
— Золотое Слово не должен допускать, чтобы яд гнева затопил его сердце.
— А-а-а! Уберите отсюда этого злосчастного китайца, или я задушу его собственными руками! Яд гнева… чума вас побери, я вас в третий раз спрашиваю: где ваши господа?
— О! Ваша милость, — смущенно выдавил из себя Федор, и, словно ныряя в холодную воду, выпалил следом, — этой ночью мы потеряли наших барчуков.
— Что значит потеряли? Они что, брошены в тюрьму, убиты? Я вас спрашиваю! О-о-о, если оно так к есть, вы мне за это дорого заплатите! — заорал маркиз; его яростные вопли скрывали глубочайшее беспокойство за своих неугомонных подопечных.
— Послушайте, Золотое Слово, — продолжал Ли Кан, — мы расстались, убегая из дворца Омерзительной Лени.
— А как же вам удалось выбраться оттуда, да еще с этим грузом? — спросил маркиз, кивая в сторону Граубена и его людей, растянувшихся на толстом шерстяном ковре и по-прежнему крепко спавших.
— Мы сказали, что идем хоронить умерших от оспы, ваша милость; солдаты испугались и сами проводили нас до ограды, прикрывая руками рты и носы.
— Ах! Боже мой, но где же они? — вновь запричитал Тротти. — Какой скандал разразится, если их арестуют во дворце! Какой позор для Франции! Дипломаты, пойманные с поличным! А вы куда смотрели? Король прикажет колесовать вас за то, что вы бросили своих господ.
— Ваша милость! — возмутился Федор. — Как вы могли такое подумать! Да за их жизнь я готов отдать свой глаз, а Ли Кан…
— Свою косичку, — сухо завершил маркиз.
Вопли Грегуара прервали содержательную беседу Федора и посла.
— Куда вас несет, нахалки? — вопил достойный интендант, пытаясь догнать двух девиц, бегущих через сад с такой скоростью, словно за ними гнался сам черт. — Эй, держите этих мерзавок, хватайте их!
Словно сумасшедшие, Флорис и Адриан ворвались в гостиную Тротти; забыв о подобающей ему невозмутимости, посол громко ахнул, увидев своих атташе, красных, запыхавшихся, в перекошенных чепцах, из-под которых выбивались накладные волосы, в изодранных юбках, заткнутых за пояс, чтобы удобней было бежать, и открывавших высокие сапоги, никак не вязавшиеся с их костюмами. При виде своих господ Федор и Ли Кан вскрикнули от радости, в то время как Грегуар застыл на пороге комнаты и, широко раскрыв глаза, потрясенный, шептал:
— Ах! Что же это творится! Господин граф, господин шевалье!
— Мы просим извинения за наш внешний вид, Тротти, — приветствуя посла, произнес Адриан.
— У нас были маленькие неприятности, — добавил Флорис.
— Ах, вот как! — зарычал маркиз, бросаясь к окну. — Отныне я запрещаю вам называть меня Тротти, я пьян от гнева, и предмет моего гнева — вы оба. Итак, раз вы не в тюрьме и не убиты, то что вы собираетесь мне сообщить? Что мы окружены русской армией и ее пушки уже наведены на окно этого кабинета?
— Нет, господин чрезвычайный посол, — ответил Флорис, усаживаясь в кресло и с вызывающим видом закидывая ногу на ногу, — мы просто хотим вам сказать, что регентша намеревается убить вас, а затем моего брата и меня.
— Что это вы там поете? — внезапно успокоившись, спросил Тротти.
— Истину, ваша светлость, — вступил в беседу Адриан, и братья, перебивая друг друга, принялись подробно излагать события прошедшей ночи.
Со страхом, смешанным с восхищением, смотрел маркиз на молодые прекрасные лица юношей, способных преодолеть самые невероятные опасности, один — из презрения к ним, другой — из восхитительной беззаботности. Наконец Адриан обернулся к Федору и Ли Кану.
— Мы очень волновались, друзья мои, и я счастлив видеть вас здесь, вместе с этими упакованными приспешниками регентши.
— Да, Счастье Дня, но у Золотого Слова сердце погружено во тьму, — в отчаянии вздохнул Ли Кан.
— И есть от чего, — кисло промолвил маркиз. — Все это прекрасно, господа. Вы без приказа вступаете в сношения с царевной, подвергаетесь невероятному риску, и в результате раскрываете так называемый альковный заговор. Отлично, но что мы будем делать с этими весьма обременительными для нас пленниками?
— Можно дождаться ночи и бросить их в Большую Неву, предварительно привязав камень на шею, — ласково проговорил Федор.
Посол так и подскочил.
— Можно также взять мой кинжал, чье лезвие смочено ядом, добываемым из лунного камня и несущим неизлечимое безумие, и перерезать горло этим красноголовым собакам, — улыбаясь предложил Ли Кан.
Маркиз в отчаянии воздел руки к небу:
— Я один, на краю света, покинутый всеми, вокруг меня сплошные убийцы и потрошители.
Обидевшись, Федор и Ли Кан умолкли.
Жорж-Альбер, на которого никто не обращал внимания, спокойно отправился в погреб за бутылочкой старого доброго вина. Затем, удобно устроившись в большом кресле возле печки, он принялся потягивать винцо; в голове его была лишь одна мысль: «Я заслужил свою бутылку: я так замерз этой ночью».
Флорис и Адриан забеспокоились. В упреках маркиза была доля истины. Положение было весьма запутанным, и чтобы прояснить его, необходимо было избавиться от этой троицы. Но что с ними делать? Их исчезновение из дворца будет непременно замечено, если это уже не произошло. Установить сходство между поддельными попами и лазутчиками, забравшимися на балдахин императорской кровати, труда не составит… Клещи все больше сжимались вокруг царевны и посольства. Молодым людям даже показалось, что они, вместо того, чтобы помочь царевне, способствовали ее падению. Лихорадочно ища выход, они посмотрели на Жоржа-Альбера: под воздействием алкоголя зверек бездумно размахивал головой во все стороны.
— О! — начал Флорис. — Как тебе не стыдно… вино самого короля… — Слова застыли у него на губах. Адриан звонко хлопнул себя по лбу:
— Конечно же… именно королевское вино и спасет нас всех!
Маркиз, Федор и Ли Кан беспокойно взглянули на молодого человека, опасаясь, как бы события предыдущей ночи не наложили печальный отпечаток на его рассудок. Один лишь Флорис мгновенно разгадал замысел брата: между ними всегда существовала некая невидимая связь. Он обернулся:
— Мой добрый Грегуар, идите и принесите нам три бочонка и дюжину бутылок самого лучшего вина.
— Хорошо, господин шевалье, — ответил старый слуга, по-прежнему стоявший в дверях и не спускавший глаз со своих молодых господ, столь неузнаваемо переодевшихся, что даже он принял их за женщин, сбежавших из тюрьмы.
