– Этого еще не доставало! – прервал он ее с жестким смехом. – Бедную, загрубелую в работе руку класть в огонь за олицетворенный эгоизм!… Разве вас не затащили в эту глушь, не подвергли нужде и лишениям для того, чтобы не лишиться привычных услуг и ухода. Мне старушка с мызы говорила, что вы не воспитаны для грубых полевых работ, а теперь занимаетесь ими, потому что иначе вашей обожаемой госпоже, пожалуй, нечего будет кушать.
Она покачала головой, готовая возразить, а глаза ее, между тем, светились юмором.
– Не трудитесь, вам не оправдать ее! – насмешливо заявил Маркус. – Раз отведав из опьяняющего бокала роскоши и богатства, эти особы делаются негодными для скромной домашней доли. Они мечтают только о том, как упрочить за собой небесное блаженство роскошной жизни. И для этого осуществления своих мечтаний им нужен какой-нибудь богач! Будь он стар, ворчлив, молод и глуп, – им все равно! Мне все это хорошо известно, и, возможно, в доме генерала фон Гузека тоже знали об этом и были настороже, как и я! Чем жениться на гувернантке, я готов прожить всю жизнь в одиночестве! И я предпочту простую крестьянку, если она честна и правдива, чем гувернантку! – решительно заключил он.
Маркус видел, что вся кровь отхлынула от лица девушки, но она ни словом не возразила. Схватив кувшин, она хотела удалиться, но молодой помещик остановил ее.
– Неужели вы снова пойдете туда? – указал он на дом лесничего. – Разве вас не пугает этот дикий шум?
Она бросила на него искоса взгляд.
– У меня крепкие нервы, как у простой крестьянской девушки, которая не пугается даже воскресного шума в кабаке! – возразила она. – А в данном случае и спрашивать нечего, боюсь я или нет: я должна…
– Вы хотите сказать, что вас к этому привязывают обязанности? – прервал он беззвучно. – Но о том, какого рода эти обязанности, вы предоставляете людям самим ломать голову так же, как и о фрейлейн гувернантке, которую вы окутываете покрывалом таинственности, как божество мифическое! – он говорил колко и иронически. – Ведь очень весело и забавно водить людей за нос, и за это упрекать нельзя. Но жители не так добродушны, как их помещик, и они едва ли найдут оправдание для служанки судьи, которая ходит в дом лесничего во всякое время! – произнес он с подчеркиванием и замолчал.
Ему мучительно было видеть, как рука ее бессильно соскользнула с ручки кувшина, и яркая краска залила все лицо.
Девушка стояла неподвижно, отвернув сконфуженное лицо, и он в первый раз увидел ее профиль и нежные очертания шеи, на которой вилась узкая бархатка. На ее пылавшем лице выражалось недоумение и безграничный страх, и ему казалось, что эта горькая минута отвратит ее от графского леса.
Маркус надеялся на это и не сводил с нее взгляда напряженного ожидания, но вот она взглянула на него, – ее черты дышали решимостью.
– Какое мне дело до клеветников? – сказала она, гордо поднимая голову.
– Даже в том случае, если почтенные люди запрут перед вами двери своего дома? – воскликнул он вспыльчиво. – Госпожа Грибель сегодня заявила мне, что протестует против вашего переселения в господский дом, не желая этого ради своей невинной дочери! – прибавил он с жестокой откровенностью.
В безмолвном отчаянии она стиснула руки и прижала их к груди, но быстро овладела собой и спокойно заметила:
– Впоследствии ей придется просить у меня прощения за это! К тому же не она распоряжается в имении, – прибавила она, – решение зависит от вас, а вы не запрете предо мною двери.
– Да? Вы так думаете? – спросил он ее с насмешливой улыбкой. – За кого же вы меня считаете?
Она медленно перевела на него свой взор.
– Я считаю вас за благородного, великодушного человека! – проговорила она. – Если можно, забудьте все злобные слова, что я наговорила вам в своем ослеплении! Как мне было стыдно, когда я узнала, с каким намерением вы приходили на мызу! Вы спасли стариков от нужды и забот, и если бы вы видели, как ожила бедная больная, почувствовав себя под вашим покровительством. Уже за одно это я должна поблагодарить вас! – прибавила она, робко протягивая руку.
– Оставьте! – резко отклонил Маркус ее руку. – За что вам меня благодарить? Служанке нет дела до того, что я вхожу в сделку с моим арендатором, поэтому не вмешивайтесь! И вы благодарите за старую женщину, а нужно подразумевать избалованную принцессу мансарды! – резко и с гневом прибавил он. – Вы ошибаетесь, я вовсе не добр, и в эту минуту во мне кипят все дурные страсти! Если бы я мог причинить вам любую неприятность, я сделал бы это с наслаждением!
Девушка со страхом смотрела на него.
– Теперь вы знаете правду, – продолжал он более спокойно, но не менее язвительно. – Думая о гувернантке, вы надеетесь, что бельэтаж помещичьего дома может отчасти заменить салон фон Гузека, и что он представляет собой место отдохновения, где у птички вновь отрастут подрезанные крылышки! Как вы полагаете, не устроить ли нам торжественную встречу для вашей фрейлейн Агнессы?
Она с грустью покачала головой.
– Бедные гувернантки! – сказала она. – По-вашему, они лучше бы сделали, если бы бросили свои учебные книги и принялись за мытье полов и стирку белья!… По вашему предвзятому мнению Агнесса Франц тщеславная, изнеженная жеманница!
Печальная улыбка скользнула по ее губам, когда он подтвердил ее слова ироническим поклоном.
– Вы ошибаетесь! – возразила она. – Но если бы даже она и была такой, вся ее жеманность исчезла бы по возвращении домой… Не скрою, вначале она близка была к тому, чтобы в полном отчаянии бежать от исполнения своих тяжелых обязанностей… Много нужно для того, чтобы молодая девушка сладила с собой и устояла в борьбе с жестокой судьбой, но она не потерялась!
Она замолкла на минуту, как бы подавленная воспоминанием о несчастье, которое коснулось и ее, потом продолжала, вздохнув с облегчением:
– Ну, теперь все устроилось! Дорогие ей старики обеспечены на всю жизнь, и она спокойно может приняться за свое дело. Конечно, она должна будет воспользоваться вашим гостеприимством до тех пор, пока больная не перестанет нуждаться в уходе.
Маркус нетерпеливо передернул плечами.
– Ах, какое мне до этого дело! Мы с нею больше не встретимся: я на днях уезжаю, и она может оставаться в усадьбе, сколько ей угодно!… Ну, а вы?!
– Я?! – спросила она, и ее лицо осветилось восхитительной улыбкой, сделавшей его необыкновенно привлекательным.
Маркус был не на шутку возмущен, что она могла смеяться в такую минуту: очевидно, она была так же легкомысленна, как и ее госпожа.
– Ну, я тоже останусь! – заявила она, опуская глаза. – Если вы разрешаете остаться в усадьбе одной, вы должны будете разрешить это и другой! – многозначительно прибавила она.
