– Да защитит тебя Аллах, – заключил Зора свой разговор и, дружески простившись с Сади, сел в вагон.
В ту минуту, как Сади хотел выйти с вокзала, к нему подошел нищенствующий дервиш, голова которого была плотно закутана в капюшон.
Сади не любил дервишей, но, подумав о нищете большинства из них, хотел бросить ему несколько мелких монет.
Лаццаро, так как это был он, быстрым взглядом убедился, что он один с Сади. Минута была удобна для мщения.
– Одно слово, паша! – попросил он, когда Сади хотел пройти мимо.
– Вот тебе! – отвечал Сади, бросая ему деньги.
– Благодарю! Я знаю, что ты добр, паша…
Сади хотелось пройти дальше.
– Еще одно слово, паша, – настойчиво просил дервиш, подходя ближе.
– Что тебе еще надо? – спросил Сади, взглянув на закутанную фигуру дервиша.
Тогда ему показалось, что в глазах подошедшего сверкнула молния, взор Сади остался как бы прикованным – он испытал на себе могущество взгляда Лаццаро.
– Важное известие, могущественный паша! – воскликнул дервиш.
– Кто ты? Твой взгляд напоминает мне взгляд грека, бывшего слугой принцессы.
– Что ты говоришь, паша, я бедный дервиш!
Тогда Сади повернулся, чтобы идти дальше…
Но в то мгновение, как он поворачивался, взгляд его невольно упал на бывшее перед ним зеркало: он увидел, что сгорбленный дервиш вдруг выпрямился, отбросил капюшон, и в его правой руке сверкнул кинжал…
В своей жажде мщения Лаццаро забыл, что Сади мог видеть в зеркале его движения.
Сади в одно мгновение обернулся и схватил грека за руку.
– Подлый предатель! Ты действительно слуга принцессы. Для чего у тебя в руках кинжал? – закричал Сади, бледный, крепко держа убийцу, который напрасно изо всех сил старался вырваться.
– Кинжал этот должен был умертвить тебя! – злобно прошипел грек, снова устремляя на Сади свой приковывающий взгляд. – Он должен был убить тебя, и то, что не удалось теперь, удастся в другой раз…
На шум сбежалось несколько служащих дорог. Сади все еще держал Лаццаро за руку, в которой был кинжал.
– Позовите кавасов! – приказал он, и несколько человек сейчас же бросились исполнять его приказание.
Грек извивался, как змея, стараясь вырваться.
– Ты не уйдешь от меня! – кричал он Сади. – Говорю тебе, что ты погибнешь! Кого Лаццаро поклялся убить, тот погибнет, не сегодня, так завтра! Ты должен умереть!
В это время явились кавасы, показывая для виду такое усердие, что могли бы обмануть человека неопытного.
Сади передал им Лаццаро с требованием предать его суду, как убийцу.
Кавасы схватили грека и пока паша был тут, по-видимому, усердно стерегли его, но Лаццаро, зная их, не беспокоился.
Передав грека кавасам, Сади возвратился домой и там скоро забыл все случившееся под впечатлением радостного известия о том, что Реции лучше и появилась небольшая надежда на выздоровление.
Между тем кавасы вывели Лаццаро с вокзала, и тут их рвение уже начало уменьшаться.
– Отведите меня к благородному Гуссейну-паше! – попросил грек. – Мне надо передать ему важное известие.
– Тебе – известие? Из-за тебя нам идти в Сераскириат? Ну нет, мы отведем тебя на ближнюю гауптвахту.
– В таком случае я должен буду там повторить мое требование, и уверяю вас, что вам может порядком достаться, если из-за вас не удастся важное дело, которого очень желает Гуссейн-паша! – сказал Лаццаро.
Кавасы вопросительно переглянулись, в словах грека могла быть правда, иначе зачем было ему требовать, чтобы его отвели в такое время к военному министру.
Тогда они решили исполнить его требование.
Было уже далеко за полночь, когда они пришли в Сераскириат.
Здесь они узнали, что Гуссейн-паша еще не возвратился, и принуждены были остаться ждать его, что привело кавасов в сильное раздражение.
– Идите спокойно. Что вам еще надо? Чего вы ждете? Вы привели меня сюда, этого довольно. Кроме того, разве вы не знаете, что вам передал меня Сади-паша?
– Да, я узнал его, – сказал стражник.
– Чего вам от него ждать или бояться? – насмешливо продолжал Лаццаро. – Ведь он теперь в немилости. Вот каковы дела Сади-паши!
– Он прав! – согласились кавасы.
– Его власть скоро кончится, – продолжал грек. – И почем вы знаете, может быть, поднимая на него руку, я действовал по приказу другого, – сказал, подмигнув, Лаццаро.
Тогда, посоветовавшись немного, кавасы решились последовать совету Лаццаро и уйти, оставив его, так как они решили, что, вероятно, сам Гуссейн-паша дал греку поручение относительно Сади.
Едва кавасы ушли, как к Лаццаро подошел адъютант, спросив, тот ли он грек, который требовал, чтобы его привели к министру.
– Это я, и мое донесение очень важно! – поспешно отвечал Лаццаро.
– В таком случае следуй за мной, – сказал адъютант и повел грека в ту часть дома, где находилась квартира Гуссейна-паши.
Военный министр только что вернулся из совета.
Войдя, Лаццаро упал на колени, отлично зная всемогущество министра.
– Что это за известие, которое ты хочешь мне передать? – спросил Гуссейн-паша, глядя на грека своим проницательным взглядом.
– Ты несколько дней ищешь Мансура-эфенди, не так ли? – сказал Лаццаро.
– Мне кажется, что я тебя где-то видел, и теперь, когда ты назвал имя мудрого эфенди, я вспоминаю, что ты был его слугой, – сказал Гуссейн.
– Точно так, могущественный паша. Я был слугой Баба-Мансура. Мудрый Мансур-эфенди исчез…
– Я ищу его!
– И я пришел, чтобы просить твоей помощи спасти его, могущественный паша! – продолжал Лаццаро. – Тяжелое несчастие обрушилось на Баба-Мансура, но ты можешь спасти его!
– Ты знаешь, что сталось с эфенди?
– Да. Золотые Маски схватили Баба-Мансура, чтобы умертвить его.
– Золотые Маски? – мрачно и с удивлением спросил Гуссейн. – Я слыхал только об одной, разве их много?
– Это целый союз, кто может назвать их число? Мудрый Баба-Мансур попался им в руки.
– Ты знаешь, куда они спрятали его?
– Да, я узнал это с опасностью для жизни. В полночь Золотые Маски собираются в развалинах Семи башен.
– Значит, сегодня уже поздно захватить их, чтобы узнать, наконец, что это за тайный союз, – сказал Гуссейн. – Но в следующую ночь я прикажу занять развалины и освободить Мансура-эфенди. Ты останешься здесь и проводишь завтра солдат в развалины.
Темная ночь сошла на поле сражения, на котором бились воины креста и полумесяца.
Повсюду царствовали тишина и спокойствие; вдруг между ранеными и убитыми замелькал огонек, показываясь то тут, то там.
