Реция исчезла бесследно!
Наступило утро, а Сади все еще напрасно ждал возвращения возлюбленной! Что такое с ней случилось? Что могло заставить Рецию покинуть его, не оставив после себя никакого знака?
В ее верности Сади не сомневался, он боялся нового несчастья…
Погребение убитых министров было совершено с большим великолепием и почетом, как будто они заслужили этот почет.
Поступок Гассана загладил их преступления, превратил их как бы в мучеников, так как только немногие знали, что было истинною причиной такого поступка Гассана.
Он был приговорен к позорной смерти на виселице, но, как мы знаем, он не боялся смерти, он жертвовал жизнью ради своих убеждений. Он отомстил за смерть своего повелителя, он достиг своей цели и не желал ничего более.
Мы оставили Гассана в то время, как он упал, тяжело раненный кавасами, и был отнесен в башню Сераскириата. У него была рана в спине и две на голове. Никто не знал, были ли они смертельны, но их было достаточно, чтобы сломить сопротивление Гассана.
Когда Гассан был доставлен в тюрьму, известие о смерти Гуссейна уже распространилось между солдатами, и они отовсюду спешили, чтобы отомстить за смерть своего министра. В слепой ярости бросались они на Гассана, так что кавасы едва могли защитить его.
Но когда повергнутого шейха передали страже, та без жалости бросила его в тюрьму, не заботясь о его ранах.
На другой день по приказанию султана в тюрьму явился визирь с несколькими офицерами, чтобы допросить убийцу министров.
Войдя к Гассану, они нашли его лежащим на полу в луже крови, на том самом месте, куда его накануне бросили солдаты.
Визирь наклонился над Гассаном…
– Мы пришли к покойнику! – сказал он глухим голосом.
– У великого шейха Гассана две глубокие раны, – прибавил один из офицеров.
– Он почти совсем похолодел, – сказал другой.
– В этом виноваты его сторожа, – сказал после небольшого молчания визирь. – И они не избегнут строгого наказания, тем не менее мы подвергаемся большой опасности, если скажем об этом!
– В таком случае мы умолчим об этом. Пусть другие, кто придет после нас, сообщают это неприятное известие, которое помешает публичному наказанию преступника.
– Пусть другие доносят об этом! – согласились все офицеры.
– Пусть его смерть будет тайной между нами, – решил визирь, – мы ничего не скажем о ней.
Мертвый Гассан был оставлен по-прежнему на полу в луже крови. Комиссия оставила его, не тронув. Двери были заперты, и ни султан, ни оставшиеся в живых министры, ни народ не подозревали, что приговоренный к виселице Гассан давно избавлен смертью от земного наказания.
Правда, стража доносила Кридару-паше, что Гассан не шевелится.
Но Кридар-паша запретил говорить об этом под страхом смерти, так как убийца министров не должен был умереть.
Этого приказания было достаточно, чтобы заставить всех замолчать.
В башне Сераскириата знали о смерти Гассана, но никто не смел говорить об этом вслух. Он был мертв, но это была неправда, так как он был приговорен к смерти на виселице.
Неожиданная смерть Гуссейна и последовавшие за нею события помешали захвату Золотых Масок, которым должен был руководить Лаццаро, все еще находившийся в Сераскириате.
Лаццаро, так же как и другие, узнал, что Гассан умер и что это создало большие неудобства, так как его публичная казнь должна была состояться во что бы то ни стало.
Тогда Лаццаро попросил аудиенции у Кридара-паши и был принят им.
– Ты грек Лаццаро, который обещался выдать нам людей, которых зовут Золотыми Масками? – спросил Кридар.
– К твоим услугам, благородный паша! Прошу выслушать меня, я хочу передать тебе нечто о Гассане-бее. Могу ли я говорить?
– Говори!
– В Афинах я был однажды свидетелем казни одного разбойника, которому, однако, удалось умереть раньше!
– Какое же это имеет отношение к Гассану-бею?
– Так как для страха другим разбойника надо было обязательно казнить, – продолжал Лаццаро, – то поступили следующим образом: виселицу сделали очень низкой, любопытных держали при помощи солдат как можно дальше, и повесили мертвого, так что никто из народа не заметил, что палач показал свое искусство над трупом.
– Все это дело Будимира, а не твое и не мое, – резко сказал Кридар и без разговора отпустил грека; но затем он сейчас же отдал приказание, как только придет Будимир, отвести к нему Лаццаро.
Между тем день казни Гассана был уже объявлен, и в таком городе, как Константинополь, конечно, нашлось немало людей, желавших посмотреть на казнь.
В день казни черкес-палач явился в башню Сераскириата. Этот человек, в котором, казалось, давно умерли все чувства, был странно взволнован известием о том, что ему придется казнить Гассана.
Войдя в тюрьму и увидя на полу безжизненное тело, палач почувствовал, что это чувство в нем еще усилилось.
– Хм! У него такой вид, как будто он уже помер, – раздался голос подле Будимира.
Палач обернулся, за ним стоял грек Лаццаро.
– Над Гассаном-беем нельзя более исполнить никакого приговора, – отвечал палач, – он мертв.
– Тем не менее он должен быть казнен, – заметил Лаццаро.
– Пусть его казнит, кто хочет! – отвечал палач.
– Это значит, что ты не хочешь его вешать? – спросил Лаццаро.
Палач подумал несколько мгновений, затем повернулся к греку.
– Ты прислан допрашивать меня? – спросил он.
– Нет, я прислан только дать тебе совет, – дипломатично отвечал Лаццаро.
– Это не моя обязанность – вешать мертвых!
– Ты не так понял меня, Будимир, – перебил Лаццаро рассерженного черкеса. – Я должен дать тебе совет, как устроить казнь, чтобы никто не заметил преждевременной смерти.
Будимир покачал головой.
– Береги свой совет для себя, – сказал он, – но я же не нуждаюсь в твоих советах.
Лаццаро постоял еще какое-то время около черкеса и затем вышел.
Когда Будимир, в свою очередь, хотел уйти, в коридоре его остановил караульный и сообщил, что комендант башни требует к себе палача.
– Комендант? – удивленно и рассерженно спросил Будимир. – Скажите! Какая честь! Иди вперед, я следую за тобой.
Черкес понял, что что-то не так, но он был совершенно спокоен и хладнокровен.
Придя к Кридару-паше, он поклонился ему.
Паша пристально взглянул в ужасное лицо палача, выражавшее непоколебимую волю.
– Был ли ты у приговоренного? – спросил Кридар-паша.
– Да, я был у мертвого Гассана-бея, – отвечал палач.
– Завтра, после заката солнца, ты должен исполнить произнесенный над ним приговор.
