На следующее утро ровно в восемь капитан полиции О'Коннор уже стучал в дверь городской усадьбы Хэррисонов. Дворецкий Мейтланд объяснил ему, что мистер Хэррисон отправился в длительное путешествие по Европе.
– В таком случае я бы хотел переговорить с вами наедине, – ответствовал полицейский офицер.
Полчаса спустя, подкрепленный стаканчиком превосходного солодового виски, капитан О'Коннор вышел из дома на залитую холодным зимним солнцем улицу.
– Оставляю решение этого вопроса на вас, – проговорил он, улыбнувшись Мейтланду на прощание.
Дворецкий, вернувшись в свою комнату, составил длиннейшую телеграмму своему хозяину и отправился на телеграф, чтобы лично отослать ее на борт персональной яхты Хэррисона, курсировавшей где-то в Атлантическом океане.
Ответ пришел утром следующего дня, после чего фрейлен Хасслер мгновенно рассчитали и уволили, Принцессу снова водворили на конюшню, а Фрэнси посадили под домашний арест в ее комнате, где она и пребывала в течение двух недель, дожидаясь возвращения отца. Она слышала, как в конюшне выла от тоски Принцесса, и, прижавшись носом к оконному стеклу, пыталась хоть мельком увидеть ее. Еду Фрэнси приносила на подносе горничная-мексиканка, не знавшая ни слова по-английски. У девочки не было ни книг, ни принадлежностей для письма, ни даже презираемых ею ниток и иголок, чтобы заняться вышиванием. Она осталась наедине со своими мыслями, и время заключения тянулось с черепашьей скоростью. Сначала Фрэнси просто ходила взад-вперед по комнате, подобно пойманному животному, всхлипывая от отчаяния, заламывая тонкие руки или топая от ярости ногой, но по мере того, как день проходил за днем, она проявляла все меньше активности и большей частью лежала на кровати, содрогаясь от ужаса в ожидании возвращения отца.
Подносы с пищей горничная приносила назад на кухню нетронутыми, и в конце концов Мейтланд решил сам навестить девочку. С трудом поместившись в ее убогой комнатушке, дворецкий смотрел на Фрэнси с сожалением: она была худа, как щепка, боса, нерасчесанные светлые волосы грязными сосульками свисали до плеч, а голубые глаза казались еще больше от снедавшего ее страха.
Никто из слуг не затруднял себя особенно уходом за мисс Фрэнси, в основном потому, что все они были слишком заняты, выполняя свою непосредственную работу, и, кроме того, ответственность за воспитание и уход за девочкой лежала не на них, а на горничной или гувернантке. Тем не менее, даже зная о ее провинности, они не одобряли решение ее отца посадить ребенка под замок. Тем более что ее вынужденное заключение превратилось, по существу, в одиночное. «Не по-человечески это, – сердито говорили они друг другу, сидя за ужином в комнате для слуг. – Самая настоящая жестокость и варварство».
В обязанности Мейтланда, кроме всего прочего, входило не допускать со стороны слуг никаких досужих сплетен в адрес хозяина дома или членов его семейства. В этой связи он вынужден был объяснить обслуживающему персоналу, что все происходящее не их ума дело и что хозяин сам разберется со своей дочерью, когда вернется домой. Но в данном случае он говорил слова, в которые и сам не верил. Мейтланд служил Гормену Хэррисону уже целых десять лет и слишком хорошо знал тяжелый характер своего хозяина.
Однажды Фрэнси, стоя у окна, услышала стук и с неохотой повернулась к двери. Перед ней стоял дворецкий Мейтланд. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, в чем дело.
– Папа вернулся, – сказала она.
Он кивнул.
– Он хочет видеть вас сию минуту, мисс Фрэнси. Вам следовало бы причесаться и вымыть лицо, а потом я отведу вас в его кабинет.
Он печально смотрел, как она окунула руки в миску с холодной водой и потерла личико сложенными ковшом ладошками, а затем торопливо провела пару раз щеткой по спутанным, давно не мытым волосам.
Когда они выходили, дворецкий придержал дверь и пропустил Фрэнси вперед. Они молча двинулись на первый этаж по черной лестнице. У дверей кабинета Хэррисона их глаза встретились.
– Будьте мужественны, мисс, – пробормотал дворецкий, поднимая руку, чтобы постучать в дверь.
– Войдите, – услышала Фрэнси голос отца.
Звук громыхающего отцовского баса заставил ее сердце уйти в пятки. Мейтланд отворил дверь и, объявив торжественно «мисс Франческа», слегка подтолкнул ее вперед.
– Благодарю вас, Мейтланд.
Гормен сидел за своим большим письменным столом и холодно наблюдал, как Фрэнси замешкалась в дверях. Наконец он сказал:
– Подойди поближе, Франческа.
Глубоко вздохнув, она медленно направилась к отцу.
– Ближе, – скомандовал Гормен. – Я желаю, чтобы ты слышала каждое слово из того, что я собираюсь тебе сказать. И все запомнила, поскольку я не буду повторять это дважды.
Девочка приблизилась к самому столу. Она стояла, крепко сцепив руки за спиной, и завороженно смотрела прямо в зрачки отца, словно кролик перед удавом.
Гормен окинул девочку оценивающим взглядом с ног до головы. От его внимания не ускользнули грязные подтеки на плохо вымытом лице дочери, ее красные от слез глаза, грязный неглаженный фартук и ноги без чулок.
– Ты просто отвратительна, – с презрительной ноткой в голосе подытожил он свои наблюдения. – Ты недостойна носить фамилию Хэррисон. Как хорошо, что твоей матери нет с нами и она сейчас не видит тебя и не знает о твоих выходках. Ну-с, молодая леди, что вы имеете мне сообщить в свое оправдание?
Фрэнси помотала головой, борясь с подступающими к самому горлу рыданиями.
– Мама никогда не оставила бы меня одну, – выпалила она. И никогда бы не заперла меня в комнате…
– Твоя мать, – ледяным голосом проговорил Гормен, – сделала бы так, как я ей сказал. И то же самое будешь делать ты.
Он откинулся на спинку удобного кожаного кресла, в котором сидел, и сложил руки на животе, продолжая следить глазами за дочерью. В кабинете повисла тягостная тишина, Фрэнси потупила взгляд, переступая с ноги на ногу.
В конце концов, Гормен прервал молчание:
– Я ожидаю от тебя извинений, Франческа. Или, может быть, ты вовсе не сожалеешь об учиненном тобой скандале?
Фрэнси опустила голову и едва слышно прошептала:
– Я прошу тебя простить меня, папочка.
Гормен удовлетворенно кивнул. Он поднялся из-за стола, снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку кресла. Потом взял со стола крепкий кожаный поводок для выгула собак и указал дочери рукой на низенький стульчик.
– Нагнись, – скомандовал он.
– Но это же поводок Принцессы, – озадаченно воскликнула Фрэнси.
Он кивнул:
– Это так. И если ты ведешь себя, как приблудная сучка, будь готова к тому, что с тобой будут обращаться так же. Перегнись через стул и подними юбки.
