— Петрушка! — орал Флорис. — Быстрее, еще быстрее!
— Тебе станет страшно, Флорис.
— Никогда! Я ничего не боюсь, как вы!
Петр, подмигнув Максимильене, шепнул:
— Какого же молодца ты мне родила!
Максимильена порозовела от счастья, ибо рядом находился ее любимый. За восемь лет их страсть не остыла — напротив, разыгралась еще более. Петр остановил сани на пустынном берегу Балтийского моря; дети принялись играть в салочки, а царь привлек к себе Максимильену.
— Не устану благодарить тебя, любовь моя, за счастье, которое ты мне подарила. Не жалеешь, что поехала со мной в Россию?
Максимильена посмотрела на него с удивлением.
— Жалею? Дорогой мой, как ты можешь говорить такое? Я никого не любила, кроме тебя, и, клянусь, никого уже не полюблю.
— Максимильена, я хочу сообщить тебе важную новость. Ты отправишься со мной в Петергоф. Я развожусь с императрицей, ты станешь моей женой, а Флорис будет провозглашен наследником.
— Но, Пьер, — прошептала Максимильена, бледнея, — зачем нужно все так резко менять после восьми лет счастья?
— Да, любовь моя, я бесконечно благодарен тебе за это… и за нашего прекрасного сына!
Флорис бегал вдалеке, и его темные кудри развевались на ветру. Максимильена помимо воли подумала: «Какой бы из него вышел красивый царевич!»
Но тут она вспомнила убитого Алексея. Нет, ей не нужна корона, которая угрожает счастью!
— Пьер, я не понимаю. Ты уже заговаривал об этом со мной, тогда, после… после…
— После смерти Алексея. Это так, дорогая, но я не хотел тебя принуждать, а ты была слишком потрясена. К тому же я должен был разоблачить убийцу моего сына.
Максимильена вздрогнула: она-то знала, всегда знала, кто приказал убить Алексея, но никому об этом не говорила… кроме императрицы. Однажды Элиза, подавая Флорису бульон, по оплошности выронила чашку — одна из собак бросилась вылизывать пол и вскоре сдохла в страшных муках. Максимильена, узнав об этом, поняла, что императрице удалось подкупить кого-то из мужиков, поскольку слуги были вне подозрения. Тогда она пригласила к себе Меншикова, и князь немедленно примчался, не помня себя от радости. Однако Максимильена быстро покончила с его глупыми надеждами, объявив:
— Князь, соблаговолите передать императрице, что я желаю увидеться с ней наедине здесь, в моем доме. Если она откажется, скажите, что мне известно все об убийстве в Петропавловской крепости. Пусть приезжает быстрее, иначе об этом узнает и царь.
Меншиков удалился в ярости: эта столь кроткая на вид женщина осмелилась приказывать императрице, а с ним, князем, обошлась как с последним из своих слуг. Мысленно он поклялся, что отомстит: настанет день, когда француженка будет принадлежать ему! Екатерина, выждав, когда Петр уехал на несколько дней в Москву, скрепя сердце, отправилась вечером к Максимильене в простой карете без гербов. Максимильена с ледяной вежливостью предложила ей заключить соглашение:
— Я знаю, что по вашему приказанию убили царевича Алексея: он сам сказал мне об этом перед смертью. Знаю также, что вы хотели отравить моего сына. Откажитесь от всех попыток навредить моим детям, и я ничего не скажу царю. В противном случае вас ждет разоблачение. Со своей стороны, могу обещать вам, что не буду просить царя о разводе с вами.
Екатерине пришлось принять эти условия. В Петергоф она вернулась в ярости, но в последующие семь лет ничего не предпринимала против Максимильены. Теперь же, когда Петр сам принял решение о разводе, Максимильена в смятении спрашивала себя, как поступить.
— Пьер, к чему такая спешка?
— Я долго колебался, как и ты. Меня терзала мысль о разводе с женщиной, родившей мне прелестных дочерей. Я их очень люблю, особенно Елизавету. Я согласился даже на то, чтобы она утаила происхождение Флориса. Твой сын считался бы незаконнорожденным, и это было бы мучительным для тебя.
— Пьер… — прервала его Максимильена, смертельно побледнев.
— Нет, не перебивай меня, дорогая. Официально Флорис является сыном графа де Вильнев-Карамея, что для него гораздо лучше, ибо до сих пор я не мог его признать. Теперь все изменилось: я знаю, кто приказал убить Алексея.
— Пьер!
— Да, знаю! На это у меня ушло семь лет. Она убила его руками Вильяма Монса. Я давно их подозревал, а сейчас мой верный Ромодановский добыл доказательство убийства. Пока мне не известно, причастен ли к преступлению Ментиков, но в любом случае месть моя будет ужасной!
— Пьер, мне страшно!
— Тебе нечего бояться, Максимильена. Я уже приготовил указ, дающий мне право самому выбирать наследника. Им станет Флорис, а ты будешь царствовать вместе со мной. Мне давно следовало на это решиться. И я намерен действовать быстро.
— Но почему? Разве нам что-то угрожает?
— Кто знает? Я не забыл предсказания цыганки в твоем замке, во Франции.
— Какое предсказание? Ты никогда мне об этом не рассказывал.
— Старая колдунья узнала меня и догадалась о нашей любви. Но она предупредила, что жить мне осталось только восемь лет. Восьмой год уже начался, и это меня тревожит, хотя в подобное я не очень верю. В любом случае, мы едем в Санкт-Петербург, где ты вместе с детьми займешь место в моем дворце. Покои для вас уже приготовлены. Через неделю я устраиваю бал в твою честь, и ты будешь официально представлена двору. Ты станешь императрицей, а Флорис царевичем. Алексей же получит наконец отмщение.
— Это ты, дорогой Вильям?
— Да, ваше величество.
Екатерина сделала знак своим фрейлинам, и те мгновенно исчезли. Красавец Вильям Монс вошел в комнату с улыбкой на устах — Екатерина вернула ему свою милость, и он вновь превратился в ее фаворита.
— Мы одни, ты можешь говорить.
— Екатерина, вы готовитесь к балу?
— Как видишь.
— Я очень беспокоюсь. Вот уже несколько дней при дворе шепчутся, что царь дает этот бал в честь француженки.
— И что же? Разве это означает развод? Подобные толки ходят вот уже семь лет, но корона по-прежнему украшает мою голову, а голова все так же крепко сидит на плечах.
— Мне не по себе. Я видел царя, он в отвратительном расположении духа. Если ему станет известно…
— О чем? Что ты мой любовник? Он давно об этом знает.
— Нет, не об этом… — произнес Вильям Монс, понизив голос. — Я имел в виду царевича, которого мы…
— Заткнись, идиот, ты сам не знаешь, что говоришь. Из-за твоей болтовни мы можем угодить на плаху. Перестань дрожать и иди ко мне, я тебя утешу, — сказала Екатерина, обнимая его.
В объятиях императрицы Монс почувствовал себя в безопасности и подумал, что она права. Прошло семь лет — чего теперь бояться?
