– А вот это, с его стороны, было очень глупо, – заметила Абигайль. – Как бы он смог помочь Леоноре без пистолета?
– Он хотел поступить по закону чести. Принести себя в жертву ради любимой. И знаете, что случилось?
– Что-то ужасное, не сомневаюсь.
– Пистолет выстрелил. Он ударился о землю и выстрелил прямо в грудь старому синьору. – Экономка сложила пальцы, изображая пистолет, и сделала вид, что стреляет.
– Что? Этого не может быть! – Абигайль вскочила со стула.
– Нет, синьорина, может! Синьор Монтеверди упал на землю с криком, что его убили. Он умирал. Но перед тем как испустить последний вздох, он проклял бедную синьорину, мою несчастную Леонору, свою дочь, и английского лорда. Он сказал, что они никогда больше не узнают истинной любви и не освободятся от проклятия до тех пор, пока его душа не будет отомщена.
Лицо экономки покрыл румянец, глаза блестели, а пальцы сжались в кулаки. Угли сочувственно затрещали у нее за спиной.
– О, Морини! – выдохнула Абигайль.
– Он проклял ее. Леонора и английский лорд скрылись в ночи и никто больше о них не слышал. Молодой синьор Монтеверди, брат Леоноры, искал их и искал. А замок…
Абигайль отерла струящиеся по щекам слезы.
– Что замок, Морини?
– С тех самых пор он словно затаил дыхание. Он ждет, когда проклятие будет снято.
– Проклятие? Проклятие отца Леоноры? – Абигайль подняла взгляд на синьору Морини.
Экономка вновь опустилась на стул напротив Абигайль и положила руку на стол.
– Слуги покинули замок. Молодой синьор Монтеверди тоже сюда не возвращался. Только двое остались. И они ждут, когда действие проклятия закончится.
– Остались двое? – Абигайль протянула руку и коснулась пальцев Морини. Они были из настоящей живой плоти. – Вы и Джакомо?
– Si, синьорина, – ответила Морини. В ее глазах стояли слезы. – Я и Джакомо. Я присматриваю за замком изнутри, он – снаружи. Я обслуживаю леди, он – джентльменов.
– И что это значит?
– Мы ждем, когда проклятие рухнет. Когда долг будет оплачен.
– Какой долг? И как его выплатить?
– Это невозможно сделать, синьорина. Вы не должны спрашивать. С тех пор триста лет прошло, но проклятие не снято.
Абигайль подалась вперед и взяла руку экономки в свои.
– Пожалуйста, расскажите мне. Клянусь, я сделаю все, что в моих силах. Справедливость восторжествует, клянусь!
Экономка погладила пальцы Абигайль и заглянула ей в глаза. При этом она вздохнула так глубоко, словно вздох шел из самой ее души.
– Англичанин, синьорина, – тихо произнесла экономка. – Английский лорд должен подарить свою любовь и свою жизнь леди, живущей в замке.
Абигайль показалось, что ее сердце перестало биться. Словно само время вдруг остановилось.
– Какой английский лорд, синьора Морини? – прошептала она.
Экономка закрыла глаза и произнесла так тихо, что слова растворились в воздухе, прежде чем Абигайль смогла их услышать:
– Никто не знает, пока дело не будет сделано. Скажу только, что английский лорд и леди должны искренне полюбить друг друга, прежде чем полная луна в середине лета пойдет на убыль. Тогда жизнь вернется в замок и Монтеверди обретет то, что когда-то у него отняли.
Глава 7
Абигайль в оцепенении шагала по двору. Она пребывала в таком состоянии с того самого момента, как покинула кухню. Привычные утренние посиделки с Лилибет и Александрой, которые они вежливо именовали «салоном», обреченные на провал с самого начала, были милосердно прерваны Персивалем, желающим получить свой обед.
«Английский лорд и леди должны искренне полюбить друг друга, прежде чем полная луна в середине лета пойдет на убыль».
Абигайль посмотрела на свое платье, перепачканное крошками, летевшими изо рта не слишком воспитанного Персиваля, на покрытые пылью туфли и обломанные ногти, под которыми виднелась грязь.
Там, на теплой кухне, экономка, качая головой, сказала, что это невозможно.
Рядом с персиковым садом на дорожке, ведущей по склону холма к озеру, мелькнуло голубое платье. Абигайль прикрыла прищуренные глаза ладонью, и ей на мгновение показалось, что она видит очертания фигуры своей сестры среди деревьев.
Ну и что? Это не так уж невозможно. Кажется, мастерская мистера Берка спрятана именно там, среди оливковых деревьев на берегу озера.
А Лилибет? Даже слепой заметил бы полные любви взгляды, бросаемые на нее время от времени лордом Роландом Пенхэллоу, и ответный румянец на ее щеках. Графиня Сомертон сейчас была свободна от своего ужасного мужа. Ну, или почти свободна.
Но, возможно, проклятие не будет разрушено, даже если мистер Берк влюбится в Александру, даже если Лилибет и лорд Роланд найдут путь в объятия друг друга. Никто не знает, какому именно английскому лорду суждено спасти согрешивших любовников.
Кроме мистера Берка и лорда Роланда в замке Святой Агаты остается лишь один английский лорд.
Сможет ли она?
Сможет ли он?
Возможна ли вечная любовь к Уоллингфорду?
Уоллингфорд – преданный возлюбленный?
Да, он казался Абигайль невероятно привлекательным. А если уж говорить совсем откровенно, то ни о чем другом она и думать не могла. Но подобное физическое влечение очень легко удовлетворить, к тому же оно крайне редко перерастает в серьезное чувство. Все прочитанные Абигайль книги и ее собственные наблюдения лишь подтверждали эту теорию. Даже если бы она полюбила Уоллингфорда, даже если бы это головокружительное желание слиться с ним воедино переросло в нечто более глубокое и нежное, оставался сам Уоллингфорд и его собственные намерения и предпочтения.
В конце концов, распутники редко становятся на путь исправления.
Абигайль резко повернулась в сторону замка и увидела стоящую в дверях Морини, на глазах которой блестели слезы. Поймав на себе взгляд английской леди, она отступила и скрылась в тени.
Абигайль показалось, что волосы зашевелились у нее на затылке. Она инстинктивно шагнула вперед, чтобы последовать за экономкой, но в это самое мгновение ее вниманием завладело другое зрелище: служанка Франческа в небесно-голубом платье и белоснежном платке, ярким пятном выделяющемся на фоне мрачных стен замка, толкала перед собой нечто похожее на большое колесо.
Абигайль удивленно заморгала.
– Скажи на милость, чем это ты занимаешься, Франческа? – спросила она по-итальянски, положив руку на колесо. Оно оказалось довольно твердым, прохладным и остро пахло сыром.
